Затем полотна Рериха, Бенуа, Верещагина, Айвазовского заняли свои привычные места в сумраке кабинета, а Шелест стал изредка появляться в обществе коллекционеров, скорее всего, чтобы просто провести время. Многие собиратели не догадывались, что Игорь прекрасно разбирается и в живописи, и в ценах на нее. Сам он предпочитал об этом не распространяться, всецело поддерживая таким образом мнение о себе, как о дилетанте, в руки которого буквально свалилась уникальная коллекция.
И уж совсем мало кто знал, что некоторые полотна, иконы, ордена, таинственно выплывающие на поверхность рынка, предварительно проходят через его руки.
Хотя, откровенно говоря, Игорь был и коллекционером. Только в отличие от папаши, полотна его не интересовали. С собирателями старины он не делился сведениями о своих очередных приобретениях, но порой в кругу приятелей, особенно будучи под градусом, мог прихвастнуть, о чем потом всегда раскаивался: тему для мягких дружеских шуток дарил неисчерпаемую. Вообще-то собрание Шелеста могло глубоко заинтересовать только сексопатолога: на даче Шелеста в отдельной комнате была своеобразная экспозиция, составленная из трусиков женщин, над которыми он одерживал победы. При этом Шелест не старался использовать свое служебное положение, однако некоторые студенточки не то что из кожи, но из нижнего белья во всяком случае лезли, дабы завоевать благосклонность своего преподавателя, что немного помогало Шелесту пополнять свое уникальное собрание.
Игорь бережно отложил в сторону томик Высоцкого, отмеченный пластиковой нашлепкой мадридского магазина, и нехотя вылез из своего убежища.
— Кофе хочешь?
После напитка, которым потчевали в ресторане, чашка настоящего кофе не помешала бы. Игорь щедро сыпнул на дно турки ароматную коричневую горсть, дал ей как следует нагреться, залил холодной водой, добавил щепотку соли, зажег брикет сухого спирта и посмотрел на меня.
— Что нового в этом мире?
— В этом мире все старо, как он сам. Разве что весь наш народ, как сообщает пресса, несет очередную ударную трудовую вахту. Когда мы будем просто работать — пока неизвестно.
— Восторженные отклики на гениальные произведения нашего выдающегося полководца, надеюсь, по-прежнему поступают со всех концов страны? — принял игру слов Шелест.
— В том-то и дело, что нет. Более того, хронически отсутствуют сообщения, что очередной театр приступил к постановке «Возрождения».
— В таком случае, о чем же еще может сообщать пресса?
— Пресса вовсю сражается с фирмой «Адидас». И вскоре ни один футболист не выйдет на поле без заплаты на месте фирменного знака. В остальных видах спорта ношение заплат на майках обязательным не является.
— О чем же будут писать газеты завтра?
— Думаю, что это является тайной для них самих.
— И все-таки, надеюсь, ты приехал не для того, чтобы сообщить мне эти потрясающие новости.
— Ты всегда отличался феноменальной сообразительностью. Посмотри, пожалуйста.
Маленькая черно-белая репродукция переходит в его руки. Игорь бросает на нее беглый взгляд и спрашивает:
— И сколько весит этот Тропинин?
— Игорь, откуда у бедного сторожа, охраняющего в поте лица почти материальные ценности за сто рублей в месяц, может быть портрет работы Венецианова…
— Не проверяй, — качает головой Игорь, — это Тропинин. А что касается твоего социального статуса, то ты сам его выбрал. Мог бы трудиться по специальности. И главное — за те же деньги.
— Но разве деньги главное? Кстати, за отсутствие тщеславия нужно прибавлять зарплату. Я что-то не встречал Героев Труда среди таксистов, мясников и официантов, несмотря на утверждение, что все профессии важны. |