– Почему вы беспокоитесь о Лиз сейчас, когда долгие месяцы делали ее несчастной, принимая участие в туземном колдовстве?

Беррью не вспылил, как он ожидал. Молодой француз с трудом ответил:

– Верно, я причинил Лиз горе.

– Беррью, зачем вы это делаете? К чему это ужасное занятие – становиться хунети, жить в сотню раз медленнее? Что вы имеете от этого?

Тот измученными глазами посмотрел на Ферриса.

– Делая это, я вхожу в лучший мир, мир, который существует вокруг нас всю нашу жизнь, но которого мы вовсе не понимаем.

– Что это за мир?

– Мир зеленой листвы, корней и ветвей. Мир растительной жизни, который мы никогда не сможем понять из-за разницы между его жизненным темпом и нашим. Феррис начал смутно понимать.

– Вы хотите сказать, что, будучи хунети, живете в том же самом темпе, что и растения?

– Да, – кивнул Беррью, – и простое изменение жизненного темпа открывает двери в неизвестный, невероятный мир.

– Но каким образом?

Француз показал на полузаживший надрез на голой руке.

– Туземное снадобье, замедляющее метаболизм, сердцебиение, нервные сигналы – все. Оно основано на хлорофилле, зеленой крови растительной жизни, комплексе химических веществ, дающем растениям возможность получать энергию непосредственно из солнечного света. Туземцы готовят его прямо из трав по своему методу.

– Я не думаю, – скептически возразил Феррис, – что хлорофилл может оказать какое-то воздействие на животный организм.

– Говоря это, – парировал Беррью, – вы показываете, что ваши биохимические сведения устарели. Девятнадцатого марта сорок восьмого года двое чикагских химиков предложили массовое производство экстракта хлорофилла, заявив, что введение его собакам и крысам способствует огромному продлению жизни, изменяя способности клеток к окислению. Да-да, продлевает жизнь, замедляя ее! Растения живут дольше людей, потому что живут не так быстро. Можно сделать так, что человек будет жить столь же долго – И СТОЛЬ ЖЕ МЕДЛЕННО, – что и дерево, введя хлорофилловое соединение в его кровь.

– Так вот что вы имели в виду, – сказал Феррис, – говоря, что иногда примитивные народы опережают современные научные открытия?

– Раствор хлорофиллового хунети может быть древним секретом, – кивнул Беррью. – Я уверен, что он всегда был известен отдельным избранным среди примитивных народов мира... – Он мрачно глядел мимо американца. – Культ деревьев столь же древен, как и человеческая раса. Священное дерево шумеров, рощи Додоны, дубы друидов, ясень Игдразиль скандинавов, даже наша собственная Рождественская Елка – все они исходят от первобытного поклонения этой иной, чужой жизни, с которой мы разделяем Землю. Я уверен, что немногочисленные посвященные всегда знали, как изготовить хлорофилловое снадобье, дающее возможность добиться связи с этим видом жизни, живя в таком же медленное ритме времени.

Феррис пристально посмотрел на него.

– Но как вы проникли в эту странную тайну?

– Посвященные были мне благодарны, – пожал плечами Беррью, – потому что я спас здешние леса от возможной гибели. – Он прошел в угол комнаты, оборудованной под ботаническую лабораторию, и достал пробирку. Пробирка была заполнена мельчайшими серо-зелеными спорами. – Это Бирманская болезнь, от которой высохли огромные леса южного Меконга. Смертоносная штука для тропических деревьев. Она начала распространяться в этой области Лаоса, но я показал племенам, как остановить ее. Тайная секта хунети сделала меня своим членом в качестве вознаграждения.