— Ну а потом, есть такое маленькое затруднение — за мою голову назначена награда. Ни один отец не захочет выдать дочку за того, кому грозят арест и виселица. Вы об этом подумали?

Я махнула рукой; то, что он поставлен вне закона, казалось мне несущественным по сравнению с нелепостью положения в целом. Я сделала последнюю попытку:

— Вас не смущает то, что я не являюсь девственницей?

Джейми слегка помедлил с ответом.

— Да нет, — медленно проговорил он, — если вас не смущает то, что я им являюсь.

Он усмехнулся при виде моей отвисшей челюсти и повернулся к двери.

— Стало быть, один из нас знает что к чему, — сказал он на прощанье.

Дверь за ним тихо затворилась, и на этом закончился период ухаживанья.

Бумаги были подписаны, после чего я осторожно спустилась по крутой лестнице в буфетную и подошла к стойке.

— Виски, — обратилась я к взъерошенному старикашке за стойкой.

Он скорчил кислую мину, однако кивок Дугала вынудил его взяться за стакан и бутылку. Стакан был из толстого зеленоватого стекла и не слишком чистый, к тому же с отбитым краем, но в данный момент для меня имело значение лишь то, что он являлся емкостью, в которую можно что-то налить.

Когда прошло ощущение ожога от проглоченной жидкости, я почувствовала некое, пусть и обманчивое, успокоение. Должно быть, поэтому я с какой-то особой ясностью начала замечать детали окружающей меня обстановки: небольшой витраж над стойкой, цветные стекла которого бросали пестрые тени на хозяина и его товары; оправленную в медь изогнутую ручку ковша, висящего на стене поблизости от меня; зеленую муху, которая копошилась в липкой лужице на столе, пытаясь высвободиться. С неким подобием товарищеского чувства я подтолкнула ее донышком стакана на сухое место.

Постепенно до меня все отчетливее стали доноситься громкие голоса из-за закрытой двери в дальнем конце зала. Дугал скрылся именно за этой дверью, закончив дело со мной, и теперь, очевидно, улаживал соглашения с другой заинтересованной стороной. Я была рада услышать, что, судя по шумным дебатам, мой будущий жених сильно сопротивлялся, несмотря на отсутствие возражений в недавнем разговоре со мной. Возможно, он не хотел обидеть меня.

Держись, парень, пробормотала я про себя и сделала еще один глоток.

Немного погодя я обнаружила, что кто-то пытается разогнуть мои пальцы и отнять у меня стакан. Другая рука поддерживала меня под локоть.

— Господи Иисусе, да она пьяна, как старая карга в своей хибарке, — произнес чей-то голос у меня над ухом. Голос неприятный — как будто его обладатель жевал наждачную бумагу. Сравнение меня насмешило, и я хихикнула.

— Уймись, женщина! — проскрежетал тот же наждачный голос. Прозвучал он несколько тише — видимо, потому, что говоривший отвернулся, чтобы сказать кому-то еще: — Пьет, как лэрд, а каркает, как попугай. Чего же еще…

Его перебили, но я не могла разобрать, что говорит другой: слова были какие-то смутные и нечленораздельные. Правда, голос куда приятнее — глубокий и успокаивающий. Он приблизился, и я даже начала разбирать отдельные слова, но мое внимание тут же рассредоточилось, уплыло куда-то.

Муха снова заползла в лужу и барахталась в самой ее середине, окончательно увязая. Свет из разноцветного окна упал на нее и заискрился на зеленом брюшке. Мой взгляд остановился на зеленом пятнышке, которое подергивалось в такт усилиям насекомого.