Генерал Яковлев смотрел на сына, который с отсутствующим видом поглощал котлеты, и не мог удержаться от добродушной улыбки. Володька по уши сидит в расследовании, видно невооруженным глазом. Сейчас бесполезно его расспрашивать, все равно ничего толком не сможет рассказать. Он сам был такой в молодости, ну и сейчас не любитель трепаться. Что он, что сын — порода одна. Жена жалуется, что из обоих Владимиров слова клещами не вытащишь, но разве это такой уж страшный недостаток? На их службе — даже преимущество. «Болтун — находка для шпиона», видели такой плакат? Эх, Володька-Володька, а из тебя получается дельный опер!

— Шпасибо, — невнятно поблагодарил Володя и, дожевывая котлетный ком, поднялся из-за стола. Согласно заведенному в семье порядку, помыл посуду. Мысленно он пребывал в редакции «Мира и страны», в день убийства Питера.

После интервью на тему преступления во имя бизнеса — небольшой перерыв молчания. Далее шел клочок разговора на английском языке, как если бы Питер спохватился, что пишет то, что не следует, и выключил запись. Все же и уцелевший клочок позволял определить, что Питер разговаривал с каким-то незнакомцем, который его за что-то ругал, а Питер сперва оправдывался, а затем, спохватившись, нажал на «Стоп». Это могло представлять интерес — вот только Володиных знаний английского языка было недостаточно для расшифровки… После непонятных разбирательств по-английски следовали еще два интервью. Потом какой-то серый, непримечательный голос с места в карьер, не представившись, начал на все корки ругать Зернова:

— И что ж вы делаете, Петр Георгиевич? Мы, заинтересованные читатели, не забыли вашу талантливую книгу о глобальном мошеннике Корсунском. Да-а, ваша книга «Сицилиец у власти» служила интересам России. Определенно, да. А вот последние публикации о состояниях, как вы это называете, «Золотой сотни», извините за прямоту, искажают имидж российского государства в глазах иностранцев. А они, между прочим, отказываются вкладывать инвестиции…

Так он нудил, наверное, минуты две. Питер слушал, не перебивал.

«Бывают же такие нудные читатели, особенно пенсионеры», — подумал Володя.

И вдруг — грубый баритон с типично бандитским шиком! Так запугивают друг друга матерые уголовники — уголовники низшего звена, которые не успели приобрести хороших манер, или высшего звена, которые на время отбрасывают эти манеры, чтобы тряхнуть стариной:

— Чего ты, Петька, возбухаешь, ну — чего хочешь доказать? Тебя предупреждали, что тобой недовольны? Сейчас предупреждаю, понял? Публикуешь всякую хреномурдию, иностранный бизнес от России отпугиваешь. Про Корсунского ты писал, так это да, а ты после этого решил, что тебе позволено все? Тоже какой Раскольников гребаный откопался! Ты про кого надо пиши в своей заграничной цидульке, а про кого не надо, уж ты завяжись. Есть люди, за которыми стоят серьезные люди. Понял? Последнее предупреждение тебе делаем, Петя, последнее.

Яковлев неоднократно видел и слышал тех, для кого такая лексика и манера разговора естественна, и здесь не было ничего, что могло бы его поразить. Поражало другое: неизвестный «доброжелатель» разговаривал с Питером, как с давним знакомым. Конечно, это могло быть позой, дополнительным инструментом воздействия, когда оскорбляемого низводят на непривычный ему уровень, унижают до себя. А если нет? Если они действительно знакомы? Американский Робин Гуд российской журналистики, Питер Зернов имел разнообразнейшие связи не только в фешенебельных кругах.