|
Промокнув насквозь, замерзнув до полного окоченения, он продолжает свою жуткую песнь, ни на что не обращая внимание. Обычно спасает его кто нибудь из сердобольных дворовых старушек. Отведенный домой, дядя Гоша ложится на кровать лицом вниз и засыпает. Все считают, что эти пугающие приступы – результат контузии, но медицина в лице доктора Ахметова, живущего в третьем подъезде, оказывается бессильна. – Следить за ним надо, – говорит доктор. – Иначе однажды он схватит воспаление легких или просто замерзнет насмерть… Сегодня как раз такой случай. И спасать дядю Гошу приходится мне. Я подхожу, беру его под мышки. – Вставай, дядя Гоша! Вставай, пошли домой! – Дрим ба ба… – не слыша меня, бубнит он. Мокрый плащ дяди Гоши блестит в свете фонарей, как лакированный. – Да вставай ты! Ну! Кое как мне удается поднять его на ноги. Едва ли не волоком я тащу дядю Гошу к подъезду. Он живет через подъезд от нас, на втором этаже в однокомнатной холостяцкой берлоге. По мере того, как мы мимо качелей, песочницы с грибком и стоек для сушки белья приближаемся к дому, «дрим ба ба» становится все тише и тише – дядя Гоша «отходит». В подъезде он уже уверенно переступает ногами, опирается на костыль, но в глазах его все еще плещется ночная морочная муть. Медленно поднимаемся по ступенькам. От него пахнет табаком, водкой и почему то йодом. Вот и обшарпанная дверь дяди Гошиной квартиры. Он самостоятельно достает ключи, долго не может попасть в замочную скважину. В прихожей под серым потолком горит лампочка без абажура. У дяди Гоши за эти годы ничего не изменилось. Я сдираю с него плащ, тащу его в комнату. Из мебели там имеется только старый венский стул, железная кровать и огромный комод, служащий одновременно и вместилищем немногочисленных вещей, и столом. Еще в углу светится шкалой настройки приемника магниторадиола «Романтика М». Дядя Гоша очень любит музыку. – Ну, все, приплыли, – сообщаю я хозяину квартиры, подводя его к кровати. – Отбой, дядя Гоша. – Аха… – кивает он, упирается мокрой рукой в спинку кровати и исподлобья смотрит на меня тяжелым взглядом. Дядя Гоша сильно постарел, стал совсем седой, на лице прибавилось морщин. – Ложись, дядя Гоша, – тороплю я его. – Ложись, спи… – Темка, ты что ль? – только сейчас узнает он меня и тут же добавляет: – Предмет нашел? – Какой предмет? Почему – предмет? – удивляюсь я. – Глаза у тебя разные стали, – усмехается дядя Гоша и опускается на кровать. Панцирная сетка скрипит под тяжестью его тела. Я пожимаю плечами: – Ну, стали. А при чем тут какой то предмет? – Не какой то, а серебряный! – со значением заявляет дядя Гоша и неожиданно спрашивает: – Выпить хошь? Я неопределенно пожимаю плечами, хотя в желудке сразу возникает сосущая пустота. Грамм сто мне сейчас действительно не помешало бы – и согреться, и нервы успокоить. – Давай, давай, – бормочет дядя Гоша и лезет куда то за кровать. Оттуда он извлекает початую бутылку водки «Московская», закупоренную ириской «Кис кис». – О, и закусь нашлась! Стакан обнаруживается в кармане засаленного пиджака Джона Сильвера. Это боевой, заслуженный складной стаканчик, купленный дядей Гошей давным давно в охотничьем магазине. Профессиональным жестом – со щелчком – разложив его, дядя Гоша наливает водку и протягивает мне. – На, прими, а то молотит тебя, аж глядеть страшно! Я сажусь на стул, пью, занюхиваю рукавом и прислушиваюсь к ощущениям. Вроде пошла не колом, все нормально. – Ты где был то? – интересуется дядя Гоша. Я не знаю, что отвечать. Правду сказать я не могу, а врать не хочется. |
