|
Оставались лишь узкие щелочки для глаз и рта – все это безжалостно подчеркивало отсутствие в лице всякого выражения. Я неожиданно почувствовал себя глубоко уязвленным. Девушка не имела, конечно, зло-го умысла. Я ведь сам сознательно своими разговорами спровоцировал ее на такой поступок. Ничего, успокойся!.. Если раздражаться из-за подобного пустяка, то все мои усилия будут лопаться, как пузырьки на воде… Так я уговаривал себя, но вынести этого не мог – рисунок даже начал казаться мне моим собственным лицом, отражавшимся в глазах девушки… «Фальшивое лицо», видное другим, но само неспособное посмотреть… Меня мучила мысль, что девушке я кажусь именно таким. Неожиданно для себя я выхватил книжку из рук девушки и разорвал ее пополам. Вместе с ней разорвалось и мое сердце. Из раны, точно содержимое протухшего яйца, вылилось мое нутро. Опус-тошенный, я собрал разорванные страницы и с извинениями вернул их девушке. Но было уже позд-но. Раздался звук, который в обычных условиях, даже напрягаясь, невозможно услышать: будто в термостате зашуршала, изогнувшись, металлическая пластинка. Наверно, это девушка плотно сжала под юбкой колени, точно стараясь слить их в одно целое. * * * Я еще, по всей вероятности, не осознал всего, что скрывалось за моей тогдашней тоской. Бук-вально физически ощущая муки стыда, я все же не мог точно определить, чего же, собственно, я так стыжусь. Нет, пожалуй, если бы захотел, то смог, но я инстинктивно избегал заглядывать в пучину и спасался в тени избитой, банальной фразы: подобное поведение недостойно взрослого человека. Я убежден, что в жизни человека лицо не должно занимать такое уж большое место. Значимость чело-веке в конечном счете нужно измерять содержанием выполняемой им работы, и это связано с уров-нем интеллекта, лицо же тут ни при чем. И если из-за того, что человек лишился лица, его общест-венный вес уменьшается, причиной может быть лишь одно – убогое внутреннее содержание этого человека. Однако вскоре… Да, через несколько дней после этого случая с рисунком… Волей-неволей я стал все яснее сознавать, что удельный вес лица значительно больше, чем я наивно предполагал. Это предостережение подкралось внезапно, откуда-то изнутри. Все мое внимание было поглощено под-готовкой к защите от нападения извне, поэтому я был застигнут врасплох и в мгновение ока повер-жен. Причем атака была столь резкой и неожиданной, что я не сразу осознал свое поражение. Когда я возвратился вечером домой, мне непреодолимо захотелось послушать Баха. И не то чтобы я не мог жить без Баха – просто мне казалось, что моему неровному, зазубренному, что ли, на-строению, у которого неимоверно сократилась амплитуда колебаний, больше всего подходит именно Бах, а не джазовая музыка или Моцарт. Я не такой уж тонкий ценитель музыки – скорее рев-ностный ее потребитель. Когда работа у меня не клеится, я выбираю музыку, больше всего соответ-ствующую нерабочему настроению. Если мне нужно на какое-то время прервать размышления – за-жигательный джаз; если я хочу напружинить всего себя – раздумчивый Барток; если стремлюсь испытать чувство внутренней свободы – струнный квартет Бетховена; если мне нужно на чем-то сосредоточиться – нарастающий по спирали Моцарт; ну а Бах – прежде всего, когда необходимо ду-шевное равновесие. Но вдруг меня охватило сомнение – не спутал ли я пластинку. А если нет, то, значит, проигры-ватель неисправен. Настолько была искажена мелодия. Такого Баха я еще никогда не слышал. Бах – бальзам, пролитый на душу, но то, что я услышал, не было ни ядом, ни бальзамом, а каким-то бес-форменным комом глины. Это было нечто лишенное смысла, глупое, все музыкальные фразы до од-ной представлялись мне вывалянными в пыли, приторными леденцами. Это случилось как раз в тот момент, когда ты с двумя чашками чаю вошла в комнату. Я ничего не сказал, и ты, видимо, подумала, что я погрузился в музыку. |
