– Так ты уже больше месяца в беспамятстве. Сначала в Москве лежал, там три операции сделали. То придешь в себя, то опять как мертвый. После третьей тебе вроде лучше стало. Температура перестала повышаться, задыхаться перестал. Вот сюда и отправили.

– Вот это я поспал, на всю жизнь выспался, – аж крякнул я. Боль была, я не лгал жене, но далеко не такая, которую помню. А вообще, охренеть можно, в памяти за все это время ничего не отложилось.

Тут пришло еще одно осознание. Твою мать, Андрюша, не наплел ли ты чего ненароком в беспамятстве за такой-то срок? Надо продумать варианты, как отбрехиваться стану.

– Валюш, ты не знаешь, я ничего не наболтал тут, пока валялся?

– Еще как наболтал! Доктор после первой операции такого нарассказывал, что с него подписку взяли.

– Ой мля… – только и прошипел я. Пипец, похоже!

– Поливал дерьмом ты всех. Удивительно, но ни товарища Сталина, ни Левитина не тронул. А так всем досталось. Даже Павлу Анатольевичу.

– То есть я ругался?

– Еще как!

– А о… – я попытался осмотреться.

– Ты о том, что мне тогда рассказывал? В сорок первом? – Увидев мой кивок, жена продолжила: – Нет, ничего такого. По крайней мере, я не знаю ничего. Но судя потому, что меня к тебе пускают, да и надзора нет, никакой охраны или еще чего, думаю, что ничего не наговорил. Кстати, ты так по-немецки шпаришь, аж заслушаешься, сначала только на нем и говорил, даже переводчика присылали!

– Поживи среди немчуры столько, родной язык забудешь! – фыркнул я.

– Вот, теперь будешь дома, вспоминать родную речь!

– Уговорила, – смеюсь я и морщусь от боли в груди. – Слушай, а если меня уже давно прооперировали, чего я так долго в отключке лежу?

– Вот в этом и вопрос. Очень долго. Врачи уже через неделю говорили, что ты не выживешь. А ты вон, вылез! А лежишь долго, потому как сил-то, наверное, не осталось. Крови потерял столько, что думали, у тебя ее вообще не останется. Часть легкого тебе удалили, наверное, боли сейчас еще и от этого.

– Блин, я что теперь, еще и калека? – грустно вздохнул я. Кстати, боли становились сильнее, именно когда вдыхал.

– Почему калека? – удивилась жена. – Доктор сказал, что если вообще придешь в себя, то жить будешь. Только…

– Только что? – я вперился взглядом в любимую.

– Из армии тебя уже списали. Максим Юрьевич сказал, что ежели ты на ноги встанешь, инструктором возьмет, без работы не останешься.

– Так война же идет… – начал я.

– Хватит! – жестко и даже зло бросила супруга. – Без тебя справятся! – Как бы это жестоко ни звучало, но да, она права! – Если каждый солдат сделает на войне хоть сотую часть того, что сделал ты, мы победим даже быстрее, чем тогда у тебя, в твоем будущем. Андрей, ты не можешь быть везде и один все сделать, пойми уже. Я тебя еще тогда, в сорок первом поняла. У тебя как будто чувство вины. Ты винишь себя за то, что потеряли страну, за которую столько крови пролили, а теперь пытаешься всюду успеть, словно расплачиваешься за грехи. Ты очень близко воспринимаешь всю эту трагедию, что происходит сейчас, тебе жаль абсолютно всех, но не себя. Не надо так думать, успокойся уже. Там, я думаю, тебе уже засчитали все в «плюс».

– Да брось, чего я такого сделал-то? Несколько гансиков на тот свет отправил, генерала притащил, эсэсовца? Так его и так бы кто-нибудь взял. Днём раньше, днем позже… – пытаюсь принизить свои заслуги, но врать себе – это последнее дело.