Глава 7

Здание, бывшее конечным пунктом их назначения, находилось всего в трех кварталах от магазина «Мейси» в центре Манхэтгена, но когда у «Мейси» и у «Гимбелла» звенел звонок, возвещавший закрытие магазинов, район внезапно пустел, словно Господь провел мокрой тряпкой ночи по классной доске города.

Преподобный Уодсон сидел, забившись в угол машины, когда они остановились перед старым, заляпанным известкой кирпичным домом, снаружи выглядевшим как крысиное общежитие. Он осторожно выглянул в боковое окошко, потом, изогнув шею, посмотрел назад.

– Мне тут не нравится, – заявил он. – В этом районе поздно вечером опасно.

– Я не дам тебя в обиду, боров, – успокоила его Ингрид.

– У меня нет оружия, – заскулил Уодсон. – Никто не имеет права заставлять человека ехать в такое место, когда он без оружия и не может себя защитить.

– Как те старики, которых ты сегодня вечером бросил в этих джунглях? Которых сожгли заживо?

– Это не моя вина, – сказал Уодсон. Если он сумеет ее заговорить, может быть, ему удастся добраться до черной коробочки, которую она, сев за руль, зажала между ног. – Это были добровольцы. Они сами вызвались искупить столетия белой эксплуатации.

Ингрид аккуратно сняла перчатки, в которых вела машину. Казалось, она не спешит выйти наружу, а словно бы ждет какого то сигнала. Уодсон передвинулся на краешек сиденья. Если схватить ее за горло, то она, наверное, вскинет руки и попытается вырваться. Тогда свободной рукой он сможет дотянуться до черной коробочки у нее между ногами. Надо только быть осторожным. Очень осторожным.

– Это были бедные старые люди, и они не знали, на что идут, – сказала Ингрид. – Они поверили вранью, который вылили на них ты и мошенники вроде тебя. Ты обязан был защитить их.

– Не моя работа – защищать их. Правительство не дало достаточно денег, чтобы защищать их. Правительство опять обмануло черного человека, а теперь пытается обвинить черных в этом несчастье. О, когда это кончится, этот гнет и эксплуатация? – простонал он.

– Сильные обязаны защищать слабых, – возразила Ингрид. – В прежние времена, в колониях западных стран, это называлось бременем белого человека. А теперь, в этих джунглях... – Она замолчала и обернулась к нему. – А теперь это стало бременем дикого кабана.

Уодсон сидел уже на самом краешке сиденья, и тут Ингрид посмотрела ему прямо в лицо и широко улыбнулась, обнажив великолепные жемчужные зубы.

– Еще дюйм в мою сторону, шоколадка, и всю оставшуюся жизнь ты будешь петь сопрано, – нежно проворковала она.

Преподобный Уодсон снова забился в угол сиденья.

– И все таки мне это место не нравится, – повторил он.

– Если на нас нападут грабители, прочтешь им свою дежурную проповедь о том, что все люди – братья. Это должно пробудить их совесть. Если у них таковая имеется.

Похоже, она вполне успокоилась, решив, что Уодсон отказался от своих агрессивных планов, снова отвернулась от него и принялась всматриваться в темноту сквозь лобовое стекло. Но чтобы он не забывался, она легонько прикоснулась к красному рычажку на черной коробочке.

– Ладно, ладно, – поспешно сказал Уодсон и, когда она немного ослабила давление, шумно вздохнул с облегчением.

Боль была вполне терпимая, но чувствовалась все время. Уодсон не слишком то доверял Ингрид и боялся, что ей снова придет в голову дернуть рычажок. Поэтому он сидел смирно. Очень смирно. Ничего, его день настанет!

Придет день, и она будет в его руках, и у нее не будет этой черной коробочки, а у него будет пистолет, и он исполнит свой номер, а когда кончит, отдаст ее на забаву Саксонским Лордам, и они покажут ей, как вставать на пути у черного мужчины, как оскорблять его, как унижать его достоинство.