— Зачем тебе платье? — незадолго до того спросил ее герцог.

— Не спрашивай, государь, — отвечала она.

При свете факелов Карис распоряжалась размещением пяти баллист — широким полукругом шагах в ста от входа в катакомбы. Между баллистами были расставлены четыре сотни арбалетчиков: первая шеренга на коленях, вторая стоит, третья на крышах поставленных полукругом фургонов.

Герцог увидел, как ветеран Неклен подошел к Карис и взял ее за руку. Альбрек не мог расслышать их разговора, но ясно видел на лице старого воина откровенную тревогу.

— Я и не собираюсь умирать, — ответила Карис, — но рискнуть придется, и этого риска не избежать. Ты же сам спрашивал: как нам собрать даротов посреди убойного круга? Это единственный способ, который пришел мне в голову.

— Ну ладно, пусть так. Но почему рисковать должна именно ты? Почему не я?

— Потому что ты, старый конь, рядовой, а не генерал, Дароты сразу решат, что это ловушка.

— А разве это не так?

— Нет, не так. А теперь иди на свое место и действуй так, как я тебе приказала.

— Карис, я не смогу убить тебя. Даже если б от этого зависела моя собственная жизнь.

Карис положила ему на плечи свои обманчиво тонкие руки.

— От этого будут зависеть многие тысячи жизней. И если все же до этого дойдет — обещай, Неклен, что выполнишь мой приказ. Обещай — во имя нашей дружбы.

— Пускай это сделает кто-нибудь другой. А я останусь с тобой.

— Нет! Если ты не в силах исполнять свои обязанности — убирайся прочь, а я найду тебе замену.

Эти резкие слова обожгли Неклена, как пощечина, и он отшатнулся. Карис тотчас окликнула его и виновато прошептала:

— Я люблю тебя, старый конь. Не подведи меня! Неклен не мог вымолвить ни единого слова, но все же кивнул и вернулся к своей баллисте. Проверив заряд и спусковой крючок, он взял в руки молоток — и застыл в ожидании.

К нему подошел герцог Альбрек.

— Что она задумала? — шепотом спросил он.

— Умереть, — мрачно ответил ветеран.

— То есть как?

— Она хочет завести разговор с даротами, вынудить их собраться около нее. Она предложит даротам мир. Если они откажутся — а они наверняка откажутся, — она поднимет руку. А когда опустит ее — начнется бойня.

Герцог ничего не сказал на это. Молча смотрел он на женщину в белом платье. Она казалась сейчас такой хрупкой, безмятежной, почти призрачной… Герцог содрогнулся.

Солдат, стоявший у входа в катакомбы, крикнул:

— Идут! Я слышу крики! Идут! Карис шагнула вперед.

— Возвращайся на свое место, — велела она солдату. Юноша обрадованно бросился к фургонам, вскарабкался на крышу одного из них и снова взял в руки свой арбалет. Карис остановилась футах в тридцати от белокаменной лестницы и ждала, страстно желая в душе, чтобы Форин вышел из катакомб целым и невредимым. По лестнице взбежали наверх несколько арбалетчиков — и остановились, моргая в непривычно ярком свете факелов; сотоварищи окликнули их, и они помчались в укрытие. Потом появился Вент, лицо и руки его были покрыты кровью. Он бросился к Карис, но она жестом велела ему не подходить.

— Дароты совсем близко! — выдохнул он. — Ты должна уйти в укрытие.

— Убирайся! Ну?!

Вент заколебался, потом все же отбежал туда, где стоял Неклен, бледный, с затравленным блеском в глазах.

Форин вышел последним, кираса его снова была расколота и смята, из глубокой раны на лбу текла кровь. Шатаясь, он подошел к Карис, схватил ее за руку и потащил прочь от входа в катакомбы.