|
– Я постараюсь, инкоси, – серьезно ответила Нанеа. – Благодарю тебя за доброту. И не бойся: я скорее умру, чем предам тебя. Прощай. – Прощай Нанеа. – И он поднес ее руку к своим губам. Поздно вечером, когда Хадден уже укладывался, он услышал негромкий стук в доску, заменявшую дверь. – Войдите, – сказал он, открывая дверь; и при свете своего небольшого фонаря увидел, что в хижину вползла Нанеа, а вслед за ней и громадный Нахун. – Инкоси, – прошептала она, затворив за собой дверь, – я уговорила Нахуна; вместе с нами бежит мой отец. – Это правда, Нахун? – спросил Хадден. – Правда, – смущенно потупившись, ответил зулус. – Чтобы спасти эту девушку, любовь к которой изъела мне сердце, я решил пожертвовать своей честью. Но я говорю тебе, Нанеа, и тебе, Белый человек, как только что сказал Умгоне, что из этой затеи не получится ничего путного; если кто нибудь нас предаст, мы будем схвачены и убиты… – Вряд ли нас поймают, – обеспокоенно перебила Нанеа. – Да и кто может нас предать, кроме инкоси… – Который вряд ли это сделает, – спокойно заметил Хадден, – ведь и он тоже намеревается бежать с вами, ибо и его собственная жизнь под угрозой. – Да, верно, Черное Сердце, – сказал Нахун. – Иначе я ни за что не доверился бы тебе. Хадден пропустил мимо ушей это не слишком для него лестное высказывание; обсуждение плана бегства продлилось до поздней ночи. На другое утро Хадден пробудился от громких криков. Оказалось, приехал толстый, злобный кафрский вождь, который хотел жениться на Нанеа; не слезая со своего пони, он яростно поносил Умгону: тот де украл у него быков и заколдовал коров, которые перестали доиться. Опровергнуть обвинение в воровстве было делом нетрудным, труднее было опровергнуть обвинение в колдовстве. – Паршивый пес! – кричал Мапута, потрясая жирным кулаком перед самым лицом дрожащего, но полного негодования Умгоны. – Ты обещал мне отдать свою дочь, а сам обручил ее с этим умфагозаном Нахуном, сыном Зомбы, затем вы вместе оклеветали меня перед королем, восстановили его против меня, а теперь ты околдовал моих коров. Ну ничего, я еще доберусь до тебя, чертов колдун; как нибудь утром ты проснешься, а вся твоя изгородь – в огне, и у твоих ворот стоят мои люди с копьями, тут вам всем и конец. Все это время Нахун слушал молча, но тут он не выдержал. – Хорошо, – сказал он, – мы еще посмотрим, чья возьмет, а пока, вождь Мапута, хамба! (Проваливай!). – И сграбастав пузатого старого негодяя за шиворот, он толкнул его с такой силой, что тот кубарем покатился вниз с холма. Хадден рассмеялся и отправился к речке, чтобы искупаться. Он уже подошел к берегу, как вдруг увидел, что по тропе едет Мапута – голова заляпана грязью, черное лицо посинело от злобы, губы оттопырены. «Ну и взбеленился же этот пузан! – сказал он себе. – А что если?..» – Он поднял глаза, как бы ожидая вдохновения свыше. И вдохновение не замедлило его осенить. Но внушено оно было, без сомнения, самим дьяволом. Через несколько мгновений его замысел окончательно созрел, и он зашагал через кусты навстречу Мапуте. – Успокойся, вождь, – сказал он, – эти люди обошлись с тобой грубо. Поддержать тебя я не мог, но это зрелище так меня огорчило, что я ушел. Да это просто стыд и срам, чтобы такую важную, почтенную особу буквально втаптывали в грязь. Да и кто? Какой то захмелевший от пива вояка! – Ты прав, Белый человек, – снова закипел Мапута. – Это просто стыд и срам! Но погоди, я, Мапута, еще опрокину эту скалу, еще повалю этого быка. Вот увидишь, когда созреет следующий урожай, здесь не останется ни Нахуна, ни Умгоны, ни кого нибудь другого из их крааля, кто мог бы его собрать. |
