Глава 19

Осень — зима 483 года

Карфаген (Колония Юлия)

Пастырь

…Ваш соратник —

не простолюдин…

…Кровь благородная

видна по выправке!

Девушки вовсе не казались испуганными — смуглые лица их большей частью не выражали вообще никаких эмоций. Просто усталость, просто потухшие глаза, устремленный в землю взгляд.

— А ну-ка, подними голову, дура! — каркающим голосом произнес низенький, противного вида старик с плешью почти во всю голову.

Огромную, отороченную мехом шапку он снял и крепко держал в руках — видать, прятал в ней золотые монеты, опасаясь, что здесь, в рыночной толчее, ушлые воришки живо срежут с пояса кошель. Да и то сказать — кто же в кошельке деньги носит? Особенно в таких местах? Так, если только всякую мелочь.

— Хозяин! Эй, хозяин! — Старик громко позвал высоченного бородача в длинном плаще, который, однако, на его фигуре смотрелся куцым. — Хозяин! Эй, уважаемый?

— Что тебе, любезнейший господин?

— Пусть эта рабыня поднимет голову… Да-да, вот эта! Ишь, упирается, словно лошадь. Она что у тебя, непослушная?

— Да что ты такое говоришь, уважаемый?! Это же сама покорность. Смотри, какие у нее ласковые глаза… Как у стельной телки! А грудь? Грудь какая! — Продавец без всякого смущения рванул на девчонке рубище, обнажив грудь и спину. — Потрогай… Ну как?

— Гхм, гхм, — покашлял старик. — Не очень-то она и упруга.

— Ха, не упруга? Очень даже упруга, вот, смотри! — Работорговец принялся мять соски невольницы с такой силой, что бедняжка даже застонала и попыталась отстраниться, однако куда там! Торговец делал все, чтобы подороже и поскорее продать свой товар. — Ну как тебе? Глянь, какая стройная! Вот… — Быстрым жестом купец сорвал с девушки последние остатки одежды, похлопал несчастную по бедрам и ягодицам. — Красота!

— Какая-то она сутулая… и худая, — проведя пальцем по позвоночнику невольницы, недовольно произнес плешивый. — Вон, ребра торчат! Это ж ее только откормить во сколько денег встанет!

— Да, девка худа, спору нет, — поддержал старика один из подошедших поближе зевак-покупателей, кривоногий тип в грязно-белом бурнусе. — Худа и уродлива.

— Уродлива? Худа? — взвился торговец, оскорбленный в лучших чувствах. — Да что бы вы понимали в женской красоте! Посмотрите, бедра какие стройные! А кожа? Светлая, словно молоко верблюдицы!

— Вот-вот, я и говорю — бледная как смерть! Ты, верно, ее совсем не кормил, любезнейший? И интересно, много ли хочешь взять за такую тощую уродину?

— Пятьдесят солидов, — пожевал губами торговец.

— Пятьдесят солидов? — ахнули разом оба, плешивый и кривоногий. — Да столько стоит хороший кузнец!

— Так ведь и эта невольница тоже знает хорошее ремесло — она пряха!

— Скажи-ка! Эта худая дурнушка еще и пряха?! Ну надо же… — Поправив бурнус, покупатель натянуто рассмеялся и предложил: — Двадцать пять! И ни монетой больше!

— Эй, эй, — заволновался старик. — Я ее первым, между прочим, присмотрел.

— Можете не спорить, — отмахнулся работорговец.