От этой фразы перед глазами у Нейли помутилось, настоящее сменилось прошлым, тем прошлым, которое она меньше всего хотела вспоминать… комната на постоялом дворе, широкая кровать с клопами в тюфяке, и он, широкоплечий, сильный, с похотью в голубых глазах…

Тогда она была пятнадцатилетней девчонкой, и двух недель не прошло, как она удрала из родного замка.

А он сказал то же самое «Не бойся. Это не больно».

И соврал – ей было больно, и обидно, и страшно, и она ненавидела его, и боялась, и хотела убить…

Вынырнув из воспоминаний, Нейли обнаружила, что тяжело дышит, сердце едва не выскакивает из груди, а барон ходит вокруг и водит палочкой по воздуху, будто рисует что-то. Скосив глаза, она увидела вокруг него тень, ту самую, какую заметила еще во дворе, во время представления, и закусила губу, чтобы не вскрикнуть.

От тени веяло холодом, мертвенным, жестоким, чужим.

– Вот и прекрасно, замечательно, – сказал хозяин замка, и огладил усы, точно такие же, как у ее отца.

А когда он отвернулся, чтобы положить палочку на место и взять что-то еще, она не выдержала. Давние чувства вырвались из глубин души с силой сметающего все на своем пути потока лавы, ненависть, злость и жажда мести вскипели раскаленным, ядовитым варевом…

Нейли не видела перед собой барона.

Она видела отца, видела ту голубоглазую тварь, силой взявшую ее и лишившую девственности… Всех мужчин, что причиняли ей боль, что имели над ней власть, пользовались ей, словно вещью…

Она схватила нож, лежавший на серебряном блюде, и вонзила барону в затылок.

Хозяин замка упал совершенно беззвучно, шум поглотил закрывавший пол толстый ковер. Перевернулся лицом вверх, рот приоткрылся, и в темных глазах отразилось пламя масляной лампы.

– Нет, нет… гореть мне в огне, – прошептала Нейли, будучи не в силах выпустить окровавленный нож.

Пальцы закаменели на рукояти.

На смену ярости и ненависти пришел страх – она убила владетельного барона в его собственном замке, и ее участи теперь не позавидует даже кастрированный насильник… Ее не просто казнят, а сделают это показательно жестоко, продержат в холодном и сыром подземелье, будут пускать по кругу всей дружиной, а затем пригласят палача из Романдо, что славится заплечных дел мастерами…

Четвертование, колесование, кол и костер… о нет, они выдумают что-то похуже!

На мгновение Нейли стало так жарко, словно она уже стояла, нагая, привязанная к столбу, а вокруг бесновалось пламя. Она закрыла глаза и заставила себя успокоиться, дышать размеренно и ждать… пока еще никто не знает, что она совершила, и до утра вряд ли узнает.

Проклятый нож она положила обратно на блюдо.

Вдохнула поглубже, и ее замутило – так резко в комнате пахло кровью и смертью. Вспомнился тот день, когда отец в первый раз взял ее с собой на охоту… ей нравилось, она хорошо держалась на лошади, не отставала от опытных наездников, мчалась через лес, вслушиваясь в пение труб и лай собак… и вся радость сгинула в тот момент, когда она увидела мертвого оленя: немой укор в глазах, разодранные в клочья бока; и уловила тот же запах…

Прошло еще какое-то время, и Нейли справилась с собой, дурнота отступила, вернулась способность здраво мыслить. Шум дождя за окном к этому времени усилился, похоже, там полило вовсю, капли забарабанили по подоконнику.

Итак, что ей нужно, во имя пламени?

Выйти за пределы замка и убраться подальше до того момента, как обнаружат труп. Сил и умения владеть мечом, чтобы проложить дорогу силой, у нее нет, поэтому придется действовать хитростью. Можно нагло выйти из комнаты, сделав вид, что их любовные игры закончились, стражники наверняка удивятся, но задерживать девушку не станут…

– Нет, не годится, – прошептала она, кусая губы и думая, что найти веревку и перебраться через стену, конечно, сможет, но вот пешком оторваться от погони, скрыться в окружающих замок лесах – вряд ли.