Пролог: возвращение домой

Ларсен моргает и слегка шевелится на автоматизированной каталке, пока та ползет под световыми панелями и поперечными распорками потолка. Сознание, как и зрение, размытое, замедленное; она в верхнем коридоре. От каждой металлической балки отражается свет, переходит от легкого мерцания к яркой вспышке и обратно, пока она проезжает внизу. Она думает, что ее разбудили повторяющиеся сполохи. Или они, или ее колено, которое зверски болит, несмотря на привычный дурман сильнодействующих декантирующих препаратов. Одна рука покоится на груди, вжимаясь в тонкую ткань трико для криокэппирования. Холодящий кожу воздух говорит ей, что больше на ней ничего нет. Ужас дежавю прокрадывается внутрь вместе с пониманием. Она кашляет: в основании легких, из которых откачали воздух, еще осталось ничтожное количество геля. Она снова шевелится, бормочет что-то про себя.

…снова, нет?..

– Да, снова. Наследство от баклана, да, снова.

Это странно. Она не ожидала услышать чужой голос, который вдобавок говорит загадками. Обычно декантация – полностью механизированный процесс, запрограммированный так, чтобы разбудить пассажиров перед прибытием или если что-то пойдет не так…

Так ты теперь большой знаток криокэппирования, верно?

Вовсе нет – весь ее предыдущий опыт сводится к трем испытательным декантациям и одной реальной, во время рейса, в самом конце путешествия. Отсюда, по ее мнению, и дежавю. Но все же…

…больше, чем три…

…их не больше, не больше…

Она возражает сама себе запальчиво и почти истерично, ей это не нравится. Если бы она услышала подобные ноты в голосе другого, скажем в голосе испытуемого, то подумала бы об успокоительном, может, позвала охрану. Вдруг в голове легонько засвербело и похолодело – так бывает, когда осознаешь, что в твоем доме есть кто-то еще, кто-то, кого ты не звал. Или когда ни с того ни с сего возникает мысль, что ты, возможно, не в своем уме.

Это все из-за препаратов, Элли. Не обращай внимания, потерпи.

Блистающая ст…

Автокаталку слегка трясет на повороте вправо. По какой-то причине пульс начинает бешено частить – реакция, которую она, будучи одурманенной наркотиками, почти лениво определяет как панику. Дрожь подступающего несчастья, неизбежного, струится сквозь нее, будто холодная вода. Они разобьются, они врежутся во что-нибудь, или что-нибудь врежется в них, что-нибудь огромное и древнее, выходящее за рамки человеческого разумения, бесконечно кружащее в необитаемой ночи за пределами корабля. Космические путешествия небезопасны, даже думать об этом было безумием, а подписать контракт и полагать, что безрассудство останется безнаказанным, что она сможет вернуться домой целой и невредимой, словно из суборбитального полета через Тихий океан, да ты просто не можешь…

Забей, Элли. Это просто наркотики!

Потом она осознает, где находится. Боковым зрением видит складные паучьи лапки автохирурга, а каталка тем временем фиксируется в слотах на смотровой площадке. Приходит облегчение. Что-то не так, но хотя бы место правильное. «Гордость Хоркана» оборудована самой лучшей автоматизированной медицинской системой; КОЛИН делает технику на славу, она читала в «Колониальных новостях». Все бортовые искусственные интеллекты тщательно осмотрены и отремонтированы за пару недель до вылета. Слушай-ка, Элли, есть предел тому, что может пойти наперекосяк с криокэппированным телом, верно? Органические функции замедлены до предела, так что болезни, в случае чего, особо не развернуться.

Но паника и ощущение неотвратимой беды не уходят. Она чувствует их, как собака – конечность под анестезией: глухо, неотступно.

Она поворачивает голову на каталке и видит его.

Ощущение чего-то знакомого, теперь более острое, ударяет, как током.