«И чего тебе не работалось с Сереной или Мэгги? И половины этих хреновых неприятностей не было бы».

Благодаря особенной ясности сознания, которую давал син, он знал, почему. Но Эдди развернулся на каблуках, оставив это знание и призывно мигающую развратную рекламу Табиты где-то за спиной. Парковка была освещена слабо, зрение подводило. Чтобы приспособиться к полутьме, он принялся яростно моргать глазами.

– Привет, Макс.

Оклик настиг его, когда он моргал, и отбросил назад, в воспоминания о «Скорпионе», – в те времена и места, настолько живые, что, открыв глаза, он почти ожидал, что окажется там, в другом, более чистом времени, еще до Вайоминга.

Но этого не произошло.

Он по-прежнему был здесь, на пустой стоянке второразрядного техасского борделя, на пальцах подсыхали сопли нахальной шлюхи, а в мозгу искрилось слишком большое для нормального самочувствия количество сина.

От тени его автомобиля отделился человек – он стоял к Эдди лицом. В приглушенном лиловом свете фонарей на границе парковки фигура и лицо человека скрадывались. Но что-то в его позе нагоняло воспоминания, разбуженные голосом. Син подсказал имя, дорисовал черты на затемненном лице. Он вглядывался, пытаясь осмыслить происходящее.

– Ты?

Силуэт шевельнулся, сделав слабый жест рукой.

– Но… – Эдди мотнул головой, – ты… Мужик, ты же на этом сраном Марсе.

Человек ничего не ответил, выжидая. Эдди подошел ближе, поднимая руки для объятия.

– Когда ты вернулся? В смысле, мужик, что ты тут делаешь?

– А ты не знаешь?

Он улыбнулся недоумевающе, но искренне.

– Нет, мужик, я ни хера не имею никакого… – И тут улыбка исчезла, уничтоженная неожиданным пониманием.

Всего на миг в пустыне стало тихо, лишь по автостраде пронесся автовоз.

Эдди потянулся к животу, под куртку, нащупал рукоятку маленького кольта (модель «Гражданин»), который всегда висел у него на ремне…

Тот подошел слишком близко.

Осознание – все, что он помнил о «Скорпионах», из иных времен – захлестнуло, какое-то грустное и медленное, невзирая на скорость, с которой все летело в тартарары на глазах. Человек метнулся вперед, запястье Эдди оказалось в железной хватке, и рука с пистолетом не двинулась с места. Он выбросил левую руку, чтобы рубануть противника по горлу, или по лицу, или по – близко, слишком, сука, близко, – но тот, другой, блокировал замах, и у Эдди ничего не вышло, он не смог ничего сделать. Удар снизу выбил землю из-под ног, подсечка – и вот он уже на земле. Он в жалкой попытке откатился в сторону, лишь бы не дать этому скоту достать его ботинком, перевернулся, ствол, ну где же, твою мать, ствол…

Оружие на месте. Он снова вцепился в рукоять кольта, извлек его с рыком облегчения, прицелился, у «Гражданина» нет предохранителя, нужно только нажать посильнее, и…

Фигура стояла над ним, чернея на фоне неба. Рука опущена вниз, целится…

…и что-то опять распластало его, размазало по земле с нечеловеческой силой.

Приглушенный треск. Его уловили уши, но прошло несколько мгновений, прежде чем он осознал, что это значит. Звезды были прямо над головой. Он смотрел на них, внезапно очарованный. Звезды казались гораздо ближе, чем обычно, они висели низко, словно неожиданно заинтересовавшись происходящим.

Он захрипел, ощущая, как что-то быстро течет по груди, будто холодная вода. Он знал, что это значит. Син заставлял его мыслить с беспощадной ясностью.

Он поднял голову (это было самое трудное, что ему когда-либо доводилось делать, – череп казался каменным) и различил очертания нападавшего.