Он легко парировал удар. Раз. Два. Не успел я сделать рывок, как мне пришлось уже отступать, неуклюже и неумело защищая себя. Я сказал, что был неопытным фехтовальщиком? Да я не был фехтовальщиком вообще. С не меньшим успехом я мог орудовать дубинкой или палицей. Его сабля со свистом глубоко ранила мою руку. Сначала я почувствовал тепло крови, потекшей вниз по бицепсу и намочившей рукав, а затем — как силы начали покидать руку, державшую оружие. Мы не боролись. Больше — нет. Он играл со мной. Играл со мной, чтобы потом убить.

— Покажись, — задыхаясь, произнес я, но он не ответил. Я понял, что он услышал меня только по отблеску улыбающихся из-под капюшона глаз. Обманутый дугой, описанной его саблей, я не успел — и не немного не успел, а сильно не успел — защититься от удара, нанесшего вторую рану.

Он снова попал. Снова. Со временем я понял, что он нанес порезы с точностью медика — достаточные, чтобы причинить боль, но не чтобы мгновенно обездвижить меня. Но определенно достаточные, чтобы обезоружить. В конце концов, я не почувствовал, как оружие выскользнуло из пальцев. Я просто услышал, как оно упало на землю, и увидел, как оно лежало в пыли и крови, вытекавшей на него прямо из раны.

Пожалуй, я ожидал, что он снимет капюшон. Но он его не снял. Вместо этого он, приложив кончик сабли под мой подбородок, жестом руки указал, чтобы я сел на колени.

— Ты не очень-то хорошо знаешь меня, незнакомец, если думаешь, что я умру, стоя на коленях, — сказал я ему, чувствуя себя удивительно спокойно перед лицом поражения и смерти. — Если тебе все равно, то я бы предпочел стоять.

— Ты не сегодня встретишь свой конец, — сказал он глубоким и ровным тоном. — Мне тебя жаль. Но вот, что я тебе скажу. Если "Император" не уплывет с тобой завтра утром, эта ночь станет началом конца для любого, носящего фамилию Кенуэй. Исчезни с первым светом, и никто не тронет твоих мать и отца. Но если этот корабль отчалит без тебя, то они пострадают. Вы все пострадаете. Я ясно выражаюсь?

— Не соизволите сказать, кто мои милосердные враги? — спросил я.

— Не соизволю. Знай только, что существуют силы в этом мире куда более могущественные, чем ты можешь себе представить, Эдвард Кенуэй. Этой ночью ты увидел их в деле. Ты пострадал от их рук. Да наступит этому сейчас конец. Не возвращайся на эту землю. А теперь, Эдвард Кенуэй, ты сядешь на колени.

Промелькнула сабля, и ее гарда ударила меня в висок.

Когда я очнулся, я был уже на борту "Императора".

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

По крайней мере, я думал, что был на "Императоре". Я искренне на это надеялся. С больной головой я вылез из койки, но стоило мне вытащить сапоги, как меня откинуло в сторону.

Недолгий полет завершился ударом по лицу. Некоторое время я мог лишь стонать от боли, пытаясь понять, какого черта я чувствовал себя таким пьяным, хотя не помнил, чтобы я пил. Ну и, конечно, я не был действительно пьян.

Но если я не пил, почему пол подо мной просто ходил ходуном, накреняясь то в одну сторону, то в другую? Я подождал некоторое время, надеясь, что качка прекратится, пока не осознал, что заканчиваться она не собиралась.

Мои ноги то и дело неустойчиво танцевали и месили древесные опилки, а руки были расправлены, как у человека, пытавшегося устоять на бревне. Тело все еще ныло от побоев, но мне уже становилось лучше.

Следующим, что я почувствовал, был запах. Хотя нет, не "запах", а самая настоящая вонь.

Боже ж ты мой, как же сильно воняло помесью дерьма, мочи и морской воды. Позже я узнал, что этот запах можно было встретить лишь на нижних палубах, так же, как некоторые запахи можно было встретить лишь в определенных тавернах или в лавках мясников.