– Может, лучше вызвать милицию? – предложила она.

– Ты что! – схватился я за голову. – Меня же сразу упрячут за решетку за… как это называется, черт возьми?! – за киднеппинг.

– За что?! – ужаснулась подруга, наверняка неправильно поняв меня.

– Время, девочка! Время! – махнул я рукой и пошел на кухню. Там стал открывать все шкафы подряд и исследовать их содержимое. Нашел кусок бельевой веревки, деревянный молоток для отбивки мяса и эротическую газету годичной давности. – Не волнуйся, – сказал я, вернувшись в прихожую и погладив девушку по пухленькой щеке. – Сегодня звонков в дверь мы больше не допустим.

Я снова вышел на лестничную площадку, поднялся на несколько ступенек, сел и развернул газету. Мне пришлось прочитать ее от корки до корки, когда наконец я услышал, как разъехались дверки лифта, и на лестничную площадку вышли двое незнакомцев, одетые, как и предыдущий «гость«, в спортивные костюмы. Они, не заметив меня, подошли к двери, взглянули на номер. Один из «гостей» потянулся рукой к кнопке звонка.

– А там никого нет, – сказал я.

Незнакомцы повернули головы.

– Вам кто нужен, ребята? – спросил я.

«Гости» замялись.

– Вацура, что ли? – подсказал я. – Так он переехал этажом выше.

Один из незнакомцев развернул скомканную в руке бумажку.

– А у нас сто шестидесятая обозначена.

– Правильно. Была сто шестидесятая. А теперь сто шестьдесят пятая.

– Вот как, – произнес «гость» и переглянулся со своим коллегой. Они не знали, что делать. «Засветились», и достаточно отчетливо – а это спутало карты. Теперь не удастся тихо и без свидетелей отбить Кириллу Андреевичу почки.

– Проводить? – предложил я.

«Гости» уже с раздражением посмотрели на меня. – Обойдемся, – ответил один. – В следующий раз. – И нажал кнопку лифта.

Я поднялся и встал за их спинами.

Открылись дверки лифта. Я с силой обрушил деревянную колотушку на голову стоящего впереди меня. Второй незнакомец, услышав знакомый звук и почувствовав, что его коллега оседает на пол, повернулся ко мне и в то же мгновение получил удар кулаком по носу. Я добавил левой, потом ногой – уже куда придется, зверея от легкой победы, от ненависти к этим людям, словно возвращал долги, наверстывал упущенное, спешил сделать то, чего не мог сделать раньше, когда били и хоронили меня.

Лифт бережно опустил два тела со связанными руками вниз, а я, испытывая какое-то гадливое чувство к самому себе, вернулся в квартиру. Храбрый, ничего не скажешь, думал я. Прикрылся девочкой – теперь можно кулаками махать и челюсти ломать. Подруга мыла полы, протирала от пыли стол, подоконник, полки на кухне, а потом взялась чистить картошку. Обуреваемая сексуальным возбуждением, многократно усиленным страхом, она, как могла, сбрасывала излишки энергии и нервного напряжения. Я посоветовал ей заняться аэробикой, положил на место колотушку и уединился в отведенной мне комнате.

Я дал понять Августино, что не боюсь ни его наемников, ни его самого, что ни на какие переговоры ни с кем не пойду, что буду стоять до последнего. Что он предпримет? Убить меня он не может – тогда он навсегда потеряет внучку. Вытащить меня из квартиры, увезти на какую-нибудь садистскую квартиру, а там пытать меня паяльником, утюгом, противогазом – тоже маловероятно. Августино хорошо знает меня. Я думаю, он не забыл, как я прошел приамазонскую сельву в поисках его виллы, он наверняка знает, что я катался в цинковом гробу, что меня опускали в могилу.