Я свернулась калачиком на кровати, подсунула себе под ухо телефон и заснула в ту же секунду.
Среди ночи помню какой-то шум. Спросонья я совершенно не поняла, что случилось, залезла поглубже под одеяло, обняла подушку и заснула с удвоенной силой.
Среди ночи я проснулся и понял, что на сегодня лимит Морфея выбрал. Наверное, возраст. Накатывает такое иногда – ни спать, ни работать, ни чем серьезным заняться. Я привычно дернулся врубить своего «пентюха», погонять монстров или почитать, что пишут в сети,– и вспомнил, что до компьютера придется добираться через тело молодой, теплой, славно пахнущей…
Засунул голову под подушку. Что-то было неправильно. Под словом «что-то» предполагалось «все». Неправильно появилась в моей жизни эта провинциалка. Неправильно спала на моей кровати, но без меня. Неправильно чувствовала себя хозяйкой – а она ведь чувствовала, я понял!
Но неправильнее всего было то, что я внутренне признавал за Катериной все те права, которая она себе походя присвоила: появляться у меня, когда захочет, спать в самом вульгарном смысле этого слова, даже оставаться в моем логове без хозяина!
Последнее только сейчас ошарашило меня. Я рылся в памяти, припоминая, когда кого-нибудь пускал в квартиру в свое отсутствие. Не было таких случаев! А Катерине Ивановне запросто ключи отдал, потом легко бросил ее наедине со своими интимными вещами (типа мятых рубашек). Вся ерунда, которую я напридумывал про Катю-аферистку, казалась мне теперь ерундой полной, сиречь чушью.
Да тут еще это платье… И у Петровича я так и не выспросил, что за дурацкий розыгрыш он придумал с моей якобы бывшей женой Катей. То есть у меня была когда-то супруга, но носила она причудливое имя Вероника и на мою рыжую гостью походила только полом. Еще одно воспоминание заставило меня всполошиться: я ведь угадал ее имя еще в ходе стычки с метроментом! Почему? У меня отродясь не было ни одной знакомой Кати! Катька-младший-редактор не в счет – она вызывает у меня исключительно отцовские чувства.
Я пытался вспомнить свою аспирантскую молодость и выстроить логическую схему. Итак, факты. Знакомство в метро, при котором я угадываю имя. Вероятность? Сколько есть общеупотребительных имен? Маша – раз, Света – два, Оксана – три… Допустим, тридцать. Значит, одна тридцатая, то есть три процента. Потом платье. Сколько бывает расцветок платьев? Допустим, десять. Еще десять процентов вероятности. Ах да, еще этот… покрой. Значит, не десять, а, наверное, два процента. И сколько будет, если перемножить два и три процента? Шесть на десять… в минус четвертой степени. А еще поведение Петровича. Это вообще ни в какие ворота…
Я испугался. Вернее, почувствовал, что мне должно стать страшно. «Не бывает таких совпадений!» – пытался я обеспокоить себя, но с ужасом осознавал, что ужаса как раз и не испытываю. Это чертова Екатерина Ивановна появилась в моей жизни так нагло и так естественно, и при этом без всякого намека на роман.
Попытки классифицировать наши взаимоотношения приобретали все более мистический характер и вскоре измотали меня совсем. Я так и не понял, заснул в ту ночь или нет.
Наверное, да. По крайней мере, утром со мной произошло нечто вроде просыпания. Сквозь противное марево я почувствовал, что по моей квартире без моего спроса прямо над моим ухом кто-то расхаживает. Утренний стакан «Седого графа» мог вернуть мне хотя бы нейтральное отношение к этой (вычеркнуто цензурой )жизни, но на моей кухне наглая захватчица пила из моей любимой кружки мой чай.
Смутно помню, что я там говорил или рычал Екатерине Ивановне, зато отчетливо – круглые глаза обиженного ребенка, который не понимает, за что его наказали.
Утро опять было солнечное. А когда тебя будит солнце, а не будильник, совершенно невозможно встать в плохом настроении. |