Алистер Маклин. Цирк
Посвящается Хуану Игнасио
Глава 1
— Если бы вы были настоящим армейским полковником, — сказал Пилгрим, — а не самой неубедительной подделкой, которую я когда-либо видел, то вас следовало бы произвести в генералы. Прекрасная работа, дорогой Фосетт, просто прекрасная! Пилгрим был правнуком английского пэра, и это чувствовалось во всем. В манере одеваться и говорить он был немного фатоват и определенно напоминал человека эпохи короля Эдуарда, не хватало только монокля и галстука вроде тех, что носили выпускники Итона. Безупречно скроенные костюмы Пилгрима были куплены на Сэвил-роу, рубашки он заказывал у «Тернбула и Эссера». У него была также пара ружей стоимостью четыре тысячи долларов каждое (он считал, что они достались ему по дешевке), приобретенных, разумеется, у Пурди в Вест-Энде. Обувь, правда, была из Рима, ручной работы. Человека с такой внешностью любой кинорежиссер охотно взял бы на роль Шерлока Холмса. Фосетт не обращал внимания на критику, похвалы или иронию в свой адрес. Мускулы его лица редко реагировали на что-либо. Возможно, именно благодаря этой особенности на его пухлом круглом лице почти не было морщин. Безмятежность Фосетта была обманчива: немалое число людей, чахнувших за решетками федеральных тюрем, довольно часто и с вполне объяснимой горечью свидетельствовали о том, что невозмутимое выражение его лица лживо вплоть до откровенной безнравственности. Полуприкрыв глубоко посаженные глаза, Фосетт окинул взглядом многочисленные книжные полки библиотеки, посмотрел на яркий огонь в камине и задумчиво заметил: — Хотелось бы, чтобы в ЦРУ продвижение по службе было таким же эффектным и быстрым. — Пустые мечты, мой мальчик! — Пилгрим был по крайней мере на пять лет младше Фосетта. — Как говорится, не мечтай о башмаках умирающего. Некоторое время он с удовлетворением созерцал собственные итальянские башмаки, потом взглянул на великолепную коллекцию орденских ленточек на груди у собеседника. — Вижу, вы обзавелись Почетной медалью Конгресса. — Я подумал, что она хорошо сочетается с моим характером. — Действительно. Это сокровище, которое вы недавно раскопали, этот Бруно — как вы его нашли? — Его нашел не я, а Смизерс, пока я был в Европе. Он у нас большой любитель цирка. — Действительно. — Пилгриму явно нравилось это слово. — Значит, Бруно. Надо полагать, у него есть и фамилия. — Вилдерман. Но он ею не пользуется. Ни на арене, ни в жизни. — Почему? — Не знаю. Я с ним ни разу не встречался. По-видимому, Смизерс его тоже об этом не спрашивал. Вы стали бы спрашивать Пеле или Каллас, какие у них еoе есть имена? — Вы ставите его имя в один ряд с этими? — Насколько я понимаю, в мире цирка еще подумали бы, ставить ли имена Пеле и Каллас в один ряд с Бруно. Пилгрим взял в руки несколько листков бумаги. — Он говорит на нужном нам языке как на родном. — Это и есть его родной язык. — В афишах его называют самым выдающимся воздушным гимнастом в мире. — Пилгрим упорно гнул свою линию. — Отважный юноша на летающей трапеции? Или что-то в этом роде? — Это тоже. Но в первую очередь он — канатоходец. — Лучший в мире? — Его коллеги в этом не сомневаются. — Если наша информация из Крау верна, это умение ему пригодится. Как я вижу, он утверждает, что великолепно владеет каратэ и дзюдо. — Сам он ничего такого не утверждает. Это утверждаю я, вернее, Смизерс, а он эксперт в таких делах. |
