5. ЛАЗАРЕТ

Не думаю, что я еще раз заснул в ту ночь, хотя, возможно, слегка подремал. К рассвету снег растаял. Две Пелерины унесли промокшие простыни, а мне дали полотенце вытереться и принесли сухое белье. Я хотел было отдать им Коготь – свои личные вещи я хранил в мешке под койкой, – но момент показался мне неподходящим. Я снова лег и заснул при дневном свете.

Проснулся я в полдень. В лазарете было тихо, насколько здесь вообще можно было говорить о тишине; где‑то далеко, в другом конце, беседовали, кто‑то кричал, но эти голоса лишь подчеркивали спокойствие большинства. Я сел, оглянулся, надеясь увидеть своего солдата. Справа от меня лежал мужчина с коротко подстриженной головой, отчего я сначала принял его за одного из рабов Пелерин. Я позвал его, но, когда он обернулся, я понял, что ошибся.

Его глаза были совершенно пустыми, мне таких еще не приходилось видеть. Казалось, эти глаза следят за призраками, недоступными моему взору.

– Слава Группе Семнадцати, – произнес он.

– Доброе утро. Ты не знаешь, какие тут порядки?

По его лицу пробежала тень, и я понял, что мой вопрос почему‑то пробудил в нем подозрительность. Он ответил мне следующим образом:

– Все стремления претворяются в жизнь либо хорошо, либо плохо – в зависимости от того, насколько они соответствуют Правильному Мышлению.

– Вместе со мной сюда привели еще одного человека. Мне хотелось бы поговорить с ним. Он в некотором смысле мой товарищ, – сказал я.

– Те, кто выполняет волю народных масс, – друзья, пусть даже мы не обменялись с ними ни единым словом. Те же, кто не выполняет волю масс, пусть даже мы сидели с ними за одной партой…

Человек слева от меня вмешался в беседу:

– Ты от него ничего не добьешься. Он арестант.

Я обернулся. Лицо говорившего осунулось настолько, что кожа обтягивала череп, но чувство юмора сохранилось в этом бедолаге. Жесткие черные волосы выглядели так, будто он месяцами не причесывался.

– Он все время несет такую галиматью и никогда не говорит ничего дельного. Эй ты! А вот мы тебя поколотим!

Тот ответил:

– Для армии народных масс поражение – лишь трамплин перед будущей победой, а победа – это лестница к дальнейшим победам.

– Этот еще ничего, других совсем не понять, – добавил сосед слева.

– Ты сказал, он арестант. Что же он такого натворил?

– Натворил? Вот те на – ведь он остался жив!

– Что‑то я не пойму. Его что же, выбрали для выполнения какой‑то смертельной миссии?

Чуть дальше слева на койке приподнялась женщина с худощавым, но миловидным лицом.

– Их всех выбрали, – сказала она. – По крайней мере, они не могут вернуться домой, пока не победят в войне, хоть сами и знают, что этого никогда не будет.

– Внешние сражения уже выиграны, если внутренние ведутся при помощи Правильного Мышления.

– В таком случае он асцианин, – заметил я. – Вот, значит, о ком мы говорим. Мне прежде не доводилось встречаться с ними лично.

– Большинство асциан умирают, – проговорил черноволосый. – Вот что я имел в виду.

– Я не знал, что они умеют разговаривать по‑нашему.