Изменить размер шрифта - +

Помните: оазис -- это каждодневная победа над пустыней.
     Вы одержите победу,  потому что жители оазиса закоснели  в  себялюбии и
довольстве накопленным. Пески, осаждающие оазис, кажутся им красивой золотой
короной. Они издеваются над докучающими им своим беспокойством. Они не хотят
сменить дозорных,  задремавших  у  границы  благословенной земли,  рождающей
родники.
     Их сгноило призрачное  счастье потреблять готовое. Не бывает счастливых
без рабочего пота  и творческих мук Отказавшись тратить себя  и получая пищу
из чужих  рук,  изысканную  пищу и утонченную, читая чужие  стихи и не желая
писать  свои  они  изнашивают  Оазис,  не  продлевая  ему жизнь,  изнашивают
песнопения, которые им достались. Они сами привязали себя к кормушке в хлеву
и сделались домашней скотиной. Они приготовили себя к рабству".
     И вот еще что я  сказал: "Вы завоюете оазис,  но  суть вещей  останется
прежней. Оазис -- тот же лагерь в пустыне, но только в ином обличье. Со всех
сторон опасности грозят моему царству. Оно построено из  домов, гор,  овец и
коз; стоит развязать узелок, связавший их  воедино, как не останется ничего,
кроме груды строительных материалов -- подарка грабителям.

VIII

     Мне показалось, что люди нередко  ошибаются,  требуя  уважения к  своим
правам,  Я озабочен правами  Господа в человеке и любого нищего,  если он не
преувеличивает собственной значимости, чту как Его посланца.
     Но я  не  признаю прав самого нищего, прав  его гнойников и калечества,
чтимых нищим как божество.
     Я не видел  ничего грязнее  городской  окраины  на  склоне  холма,  она
сползала к морю, как  нечистоты. Из  дверей на узкие улочки влажными клубами
выползало смрадное дыхание домов. Человеческое  отребье вылезало из  вонючих
нор и  без гнева  и обиды, грязно,  сипло перекорялось, как  будто хлюпала и
лопалась пузырями болотная жижа.
     Я вгляделся в хохочущих до  слез, вытиравших  глаза грязными лохмотьями
прокаженных,  --  они  были  низки,  и  ничего  больше.  Они  были  довольны
собственной низостью.
     "Сжечь!" -- решил  мой отец.  И  весь сброд, вцепившись в  затхлые свои
трущобы, завопил о своих правах. Правах гнойной язвы.
     --  Иначе  и  быть  не может,  -- сказал  мне  отец.  --  Они  понимают
справедливость как нескончаемость сегодняшнего.
     А сброд вопил, защищая свое право гнить. Созданный гниением, он за него
боролся.
     -- Расплоди тараканов, -- сказал отец, -- и у тараканов появятся права.
Права, очевидные для всех. Набегут певцы,  которые  будут воспевать их.  Они
придут к тебе и будут петь о великой скорби тараканов, обреченных на гибель.
     Быть справедливым... -- продолжал отец, -- но сначала ты должен решить,
какая  справедливость  тебе  ближе:  Божественная или человеческая? Язвы или
здоровой кожи? И почему я должен прислушиваться к голосам, защищающим гниль?
     Ради Господа я возьмусь лечить прогнившего. Ибо и в нем  живет Господь.
Быстрый переход