Гусев решил, что подумает об этом позже.

Людей на улицах было примерно столько же, сколько он помнил. Кац не соврал, большинство мужчин имели при себе оружие, и некоторые женщины тоже. Насколько Гусев заметил, оружие было принято носить не под пиджаками или в дамских сумочках, а открыто, используя для этого набедренные кобуры. Гусев нашел это логичным, ведь статусная вещь должна быть видна всем. Иначе какой в ней смысл?

Фанатом оружия Гусев не был. За многочисленными дискуссиями о разрешении короткоствола, которые велись в его время, следил с отстраненным интересом и в основном для того, чтобы пополнить запас бранных слов. Известие о том, что сторонники легализации в конце концов победили, не вызвало у него никаких чувств. Он вообще был удивительно спокоен, и сам этому спокойствию удивлялся. Может быть, во время… э… хранения он отморозил какую то часть мозга, отвечающую за эмоции?

Или все куда проще? С ним случилось самое плохое, что только могло случиться с человеком – он умер. Так чего теперь волноваться то?

Гусев решил, что об этом он тоже подумает позже.

Сначала ему нужно составить план. Узнать новое общество и вписаться в него. Вписываться Гусев умел. Как правило, это не приносило ему большого удовольствия, но умел. Он точно знал, как себя следует вести в той или иной ситуации, что можно и чего нельзя говорить в определенной компании, и всегда видел наилучшую стратегию поведения.

Правда, далеко не всегда он этой стратегией пользовался, но это уже другой вопрос.

Экзистенциальный .

Гусев открыл шкаф и глянул в зеркало, встроенное в одну из его дверей. Из зеркала на Гусева смотрел человек, которому было слегка за тридцать. Лысеющий, с еле видным, но уже начинающим отрастать животом. Гусев расстегнул рубашку и полюбовался на тонкий шрам, пересекающий его грудь в районе сердца. Единственное свидетельство перенесенной операции, если не считать многочисленных выписок из истории болезни, которые Гусеву обещали выдать всей пачкой, как только возникнет такая необходимость.

В дверь постучали.

– Войдите, – сказал Гусев, закрывая шкаф и спешно застегивая рубашку.

Дверь открылась и перед Гусевым предстала строгая дама средних лет. Доброжелательная улыбка, которую она попыталась нацепить на свое лицо, шла ей, как корове гранатомет. И была столь же уместна.

– Варвара Николаевна, – представилась строгая дама. – Комендант нашего общежития, пришла познакомиться с новым жильцом.

– Гусев.

– Я знаю, – сказала Варвара Николаевна, и гостеприимная улыбка наконец то покинула ее лицо. – Вы – пациент клиники, пребывали на хранении тридцать пять лет.

– Тридцать семь, – поправил Гусев. – Но это не столь важно.

– Как вам комната? Есть какие нибудь жалобы?

– Телевизор не работает, – сказал Гусев.

– Заменим, – пообещала Варвара Николаевна. – Холодильник нужен?

– Да, наверное.

– Поставим. Курите?

– Курю, – не стал отрицать Гусев.

– В комнате курить нельзя.

– Извините, я не знал. А где можно?

– На третьем этаже есть специальная комната с хорошей вытяжкой. Там и курите.

– Спасибо, теперь буду знать.

– Но вообще, я этой привычки не одобряю.

– Я, в целом, тоже, – сказал Гусев.

– Тем более, в вашем положении.

– Наверное, я еще не совсем привык к своему положению, – объяснил Гусев.

– Привыкайте, – сказала Варвара Николаевна.

– Ага, – сказал Гусев.