– - Что ты, продувной парнишка, ротъ разинулъ, глядишь, нечто не видалъ еще, какъ пять свахъ натощакъ засылаютъ по невесту голодному жениху? Ты, видно, не женатъ еще? -- Холостъ, отвечалъ Ванька. -- Такъ ты по нашему, продолжалъ трубачъ, чтобы заговорить опаснаго свидетеля и выиграть время; люди женятся, а у насъ съ тобой глаза во лбу светятся! Что же ты не ищешь себе невесты? Девокъ у васъ много, да и все славныя, и самъ ты молодецъ! -- Хотелъ было бачка оженить, чтобъ жена берегла да приглядывала, да я не хочу, сказалъ Ванька. -- А для чего же ты не хочешь? Ведь и бачка твой былъ женатъ, чай, аль нетъ? спросилъ трубачъ. -- Да ведь бачка-то женился на мачке, отвечалъ Ванька, а за меня отдаютъ чужую! -- Трубачъ разсмеялся на дурака, на Ваньку, да и хотелъ было ехать, но тотъ не промахъ. Погоди, говорить, режь, да ешь, ломай, да и намъ давай! Отдай-ка мне полваленца, а не то, скажу. -- Не сказывай, отвечалъ трубачъ, я за это научу тебя своему ремеслу, пойдемъ вместе. Первая вещь, берегись пуще всего, чтобъ не проходило краснаго утра безъ почину, а то весь день пропадетъ даромъ. За болыпимъ не гоняйся, Ванька, хозяйскую печь подъ полою не унесешь, а ты достань изъ нее лепешку, такъ и того съ тебя будетъ -- ныне рыба дорога, хлебай уху, а малая рыбка и подавно лучше болыпаго таракана. Вотъ, ведь и мы тоже все съ крохи на кроху мелкотою перебиваемся, да благодаря Бога сыты; если жъ станешь за крупнымъ добромъ гоняться, такъ кнутофея амальгамовича не минуешь. После таковыхъ добрыхъ наставленій и поученій, развязался трубачъ съ Ванькою, и присталъ снова къ товарищамъ. -- Насилу сбылъ шелудиваго, подумалъ онъ про себя, поделюсь я съ нимъ сайкою, держи карманъ! Много васъ вислоухихъ ходитъ! Молодъ больно; Господь мне послалъ, такъ я и съемъ, а ты губы свои оближешь, коли не прогневаешься! Самъ хвать за пазуху -- анъ валенца и нетъ! Ай да Ванька! Вотъ ухорезъ! У вора кореннаго изъ-за пазухи сайку унесъ, съ нимъ же рядомъ идучи, ее не жевавши съелъ, да и подошелъ запить къ кваснику, что вышелъ конницу на пегихъ коняхъ встречать. -- Ну, счастье твое, дуй-те горой, сказалъ трубачъ, что я тебя не поймалъ, я бы сделалъ изъ тебя мутовку, не то заставилъ бы носомъ хренъ копать! -- Что за счастье, проворчалъ Ванька, счастьемъ на скрипке не заиграешь, а всякое дело мастера боится.

– - На копейку, что ли? спросилъ квасникъ, выхвативь стаканъ изъ-за пазухи. Пить, такъ пить, отвечалъ Ванька, подумавъ не много, наливай на грошъ! Квасникъ налилъ, Ванька выпиль, стянулъ у него пятакъ, отдалъ за квасъ, да еще три копейки сдачи взялъ!

Гни сказку готовую, что дугу черемховую! Смотри, Демьянъ, не нажить бы беды, тройка наша храпитъ, того гляди понесетъ! -- Понесетъ? спросилъ Демьянъ, а плеть на что? -- Да разве ты плетью держать станешь? -- Острастку задамъ плетью, такъ и возжей слушать станутъ. -- Эй, Демьянъ, кобыла подъ гору побьетъ. -- Нетъ, разве я ее побью, такъ это скорей станется, отвечалъ опять сватъ; а самъ стегнетъ вправо, стегнетъ въ лево -- рысакь пошолъ черезъ пни, черезъ кочки, только держись супонь да мочки! Пристяжныя въ кольцо свиваются, изъ постромокъ порываются, глаза, словно у зверя, наливаются. Уснули, вздремнули, губы надули, я разбужу, подниму на ходули! Валяй, не страшно, будетъ набрашно -- ой ударю! Гни сказку готовую, что дугу черемховую!

Такими и иными, той же масти, проказами ремесла или художества своего прославился Ванька нашъ до того, что деды наши сложили про него сказку: о воргь и бурой коровгь.