Видимо, он не услышал и щелчка, с которым они захлопнулись, и только легкое покачивание задних рессор заставило таксиста посмотреть в зеркальце. Сзади сидели два человека.

– Mon Dieu!

– Отвезите нас в Париж, – распорядился тот, что повыше, – несомненно, проклятый англо американец. Об этом можно было судить если не по мерзкой одежде, то хотя бы по тому невыносимому акценту, с которым он произнес изящное название французской столицы.

Пьер Перруч всю свою жизнь возил по Парижу отвратительных американцев с их невыносимым акцентом. Как часто, услышав исковерканную речь, он хотел выбросить пассажира на обочину! И всякий раз его останавливали соображения, которые перевешивали тайные побуждения, – личный доход и опасения повредить иностранному туризму, который, в свою очередь, также влиял на доходы Пьера.

Но теперь, когда Франция выдворила американских туристов и объявила их язык вне закона, Пьер не видел причин сдерживаться.

– Прочь из моей машины! – крикнул он.

– Послушайте, нам некогда спорить и пререкаться. Отвезите нас в Париж.

– Это слово произносится «Па ри»! А теперь вон отсюда, мерзавцы!

Но тут в разговор вмешался старый азиат. Его безупречный французский вынудил Пьера, коренного парижанина, с чувством стыда признать, что его собственная речь весьма далека от совершенства. Азиат послал Пьера ко всем чертям и надменно добавил:

– Мы спешим. Поезжайте.

У старика было такое замечательное произношение, что Пьер смягчился, а глаза его увлажнились.

– Вы можете оставаться, – сказал он. – А тот, другой, пускай проваливает! Сейчас же!

Пьеру Перручу так и не удалось до конца осознать, что с ним случилось секунду спустя, хотя он и выбрался из этой передряги живым.

Стальная рука схватила его за шею и повелела ехать в Париж.

У Пьера не осталось никаких желаний, кроме тех, которые внушала ему рука проклятого американца. Он рванул в Париж. Его, словно лошадь, дергали за голову, и он послушно поворачивал в указанном направлении, чувствуя себя бессловесной тварью.

Сзади слышались команды, которые старый азиат отдавал отнюдь не Пьеру, а своему попутчику. Тот, в свою очередь, заставлял таксиста поворачивать в ту или иную сторону.

Нельзя сказать, чтобы это был лучший способ управлять машиной, но он действовал, и довольно гладко, особенно когда такси вырулило на кольцевую автодорогу с самым плотным в Париже движением.

Пьер Перруч с удивлением обнаружил, что ведет машину куда ловчее, нежели когда либо в жизни.

Это странное ощущение лишь усугубилось, когда ему велели свернуть на бульвар Мортье к штаб квартире ОВБ.

Штаб квартира представляла собой беспорядочное нагромождение каменных зданий, окруженных красной кирпичной стеной. Ее истинную сущность выявлял только уличный знак, запрещавший видео– и фотосъемку. Установленные на крышах камеры следили за проезжавшими машинами, пешеходами и голубями, попавшими в поле зрения их объективов.

– Оно? – спросил американец.

– Оно, – ответил азиат.

В тот же миг большой палец американца прищемил одну из жевательных мышц Пьера и каким то непостижимым образом вынудил его ногу нажать на тормоз с точно выверенным усилием, обеспечившим плавную остановку.

– Плата за проезд... – начал было Пьер.

– Какая плата? Я сам вел машину, – отозвался американец, и не успел шофер возразить, как погрузился в бесчувственное состояние.

* * *

Сопровождаемые взглядами телекамер, Римо с Чиуном приблизились к зданию штаб квартиры ОВБ.

– Все очень просто, – заявил Римо. – Давай залезем на крышу и спустимся с потолка.