Настя прекрасно помнила ночь, когда ее посетило озарение. Она вдруг поняла про тетю Елену все-все – и ужаснулась и обрадовалось одновременно. Стоит маме узнать, кто ее сестра на самом деле, и она поможет, встанет на Настину сторону. Вместе они смогут избавиться от страшной тетки. Но Настя уже знала: есть вещи, в которые мама просто так не поверит. Нужны были доказательства.

Не теряя времени, она выбралась из кровати и прокралась на кухню. Здесь еще пахло жареной рыбой, которую ели на ужин. Ящик со столовыми приборами звякнул, когда Настя вытащила из него нож – единственный в доме по-настоящему острый нож, который ей строго-настрого запрещено было трогать. Из комнаты, где спала мама, донесся тихий стон и скрип матрасных пружин – потревоженная звуком, она повернулась на другой бок. Желтый линолеум холодил пятки, когда Настя неслышно ступала по коридору. Свет фонаря из-за окна падал на лицо Елены, гладкое и неподвижное, с грубыми синими тенями. Рука свесилась с кровати – такая бесцветная, будто ее сделали из пластмассы, с идеально ровными ногтями. В темноте красный лак казался черным. Последние сомнения исчезли. Абсолютно уверенная, что разгадала загадку тети Елены, предвкушающая долгожданное освобождение, Настя подкралась к кровати и, умирая от ужаса и любопытства, воткнула лезвие в эту страшную неживую руку.

И какой же потом был крик, как все бегали с бинтами и флакончиками и какое у мамы было бледное, испуганное лицо. А потом Настю назвали малолетней преступницей, пообещали отдать в милицию и заперли в ванной, и никто не хотел ее слушать. И как она рыдала – до тошноты, до рвоты… Она не хотела плохого. Она чуть не умерла от страха, когда из руки тети Елены полилась настоящая человеческая кровь. Ведь Настя была абсолютно уверена, что под ножом кожа разойдется, как пластиковый пакет, и из разреза выглянет переплетение проводов и трубок. Ведь тетя Елена не могла быть никем, кроме робота…

Когда тетка, охая и морщась от боли в порезанной руке, все-таки уехала, Настя наконец-то смогла объяснить все маме – до того ее просто отказывались слушать. И мама все поняла и даже смеялась… но смеялась как-то испуганно, словно тайком.

А теперь Елена купила путевку на Шри-Ланку и бог знает сколько раз разговаривала об этом с мамой. Настя хорошо представляла себе эти беседы: Елена напирала, требуя подробностей и деталей, ведь сестра обязана знать все до мелочей, раз уж позволила своей невоспитанной дочери уехать. Как она, кстати, могла? Ведь это просто неприлично. Как это – не знает, в каком именно отеле живет? Даже сколько звезд, не знает? Прости, но ты плохая мать, если допускаешь такое…

Н-да, вздохнула Настя, понятно, почему мама так взвинчена и почему вдруг потеряла всякий здравый смысл. Под таким бульдозером уже не до логики.

Итак, Елена едет на Шри-Ланку и желает повидаться с племянницей. Отказаться от свидания невозможно: до самой Насти тетка, может, и не дотянется, но маму сожрет. Тави не могла этого позволить. Согласиться на встречу тоже нельзя: Настя знала, что под холодным взглядом тетки она превратится в безвольного, послушного кролика. Дальнейшие события предсказуемы. Покорное согласие вернуться домой – нет, не тогда, когда удобно, а вместе с Еленой. Унизительное удивление и презрение, когда обнаружится, что денег на билет у Насти нет. Покупка этого несчастного билета. Позорная сдача маме с рук на руки – как будто Настя не живой совершеннолетний человек, а вещь, которую мама посеяла из-за распущенности и дурного характера. Обвинения в педагогической бездарности и пренебрежении родительским долгом…

Все это пронеслось в голове за секунды – а потом Настя услышала собственный голос, который говорил: надо же, как жаль, мама. Что ж ты раньше не предупредила. Я же улетаю в Бангкок – вот прям послезавтра, и билет уже никак не поменять.