– Что-то здесь не так, – вполголоса заметил Архайн, обращаясь к единственному достойному собеседнику – себе самому. – Ну-ка…

    Обережники послушно попятились. Самые предусмотрительные – до конца лестницы.

    Эту дверь йер хлестать не стал. Напротив: очень вежливо, одними костяшками, постучался, вслушался – и внезапно отшатнулся влево, вжавшись спиной в перила.

    Предусмотрительность окупилась сполна. Сквозь дверь (вернее, прикидывающуюся ею тень) со скрипом цепей пролетело подвешенное на них бревно, размозжив голову одному из бойцов и сметя еще троих. Качнуться обратно Архайн ему не дал – будто играючи шлепнул по мелькнувшему перед лицом торцу, и тяжелая чурка, порвав звенья, с такой силой врезалась в стену и загрохотала по полу, что дом содрогнулся до самой трубы.

    Других ловушек при входе не было. По крайней мере, искать их йер предоставил обережи, сделав приглашающий жест, но сам не двинувшись с места.

    Что ж, этот враг оказался ей вполне по зубам.

    Старика в скромном сером одеянии, с посохом на изготовку стоящего на пороге, бойцы просто затоптали, первым же ударом сбив с ног.

    Следующими сложили головы трое вооруженных фьетами мужчин – хорошей, но безнадежно проигрывающей профессионалам выучки. Впрочем, одного обережника они с собой прихватили, еще пятерым оставив метины на всю жизнь.

    Больше всего хлопот доставили две девушки, атаковавшие пришельцев с яростью защищающих логово корлиссов. Жрицы сражались в паре, как единое двуглавое, четверорукое, убийственно проворное существо, и отправились к Темному Иггру с разницей в один вздох, в обмен выторговав у обережи пять жизней.

    Йер не вмешивался. Прислонился боком к косяку, откровенно любуясь резней. Свечи горели и здесь, тени и силуэты сплетались, перетекали друг в друга в завораживающем танце под пение стали и аккомпанемент смерти.

    А затем снова появился «шип». Луч мглы в царстве сумрака, устремленный к главному врагу и словно бы походя прорубающий кровавую просеку в остальных.

    Архайн ухмыльнулся и выпрямился. Они никогда не убегали. Даже оставаясь в одиночестве против десятерых. Даже десятерых йеров. Дурацкая вера, дурацкие принципы… дурацкая смерть.

    Глаза в глаза. Клинок против плети. Крик ломающейся стали, безмолвное падение тела, собачья свора обережников, кидающаяся на подстреленного охотником зверя… и самым громким звуком в комнате стал доносящийся из колыбели плач.

    В иное время сектанты не пожалели бы золота и драгоценностей на ее отделку, но сейчас проклятому отродью пришлось довольствоваться простой деревянной зыбкой, растрескавшейся и обшарпанной. Возле нее застыл высокий нескладный юноша, почти мальчишка – только-только усы проклюнулись. Жреца била крупная дрожь, бисеринки пота на лбу быстро разрастались до капель и стекали по щекам, мешаясь со слезами. Занесенный над кисейным пологом стилет казался еще одной свечой, вопреки природе тянущейся язычком к полу.

    – Бросай оружие! – повелительно крикнул командир, фьетой указывая на пол в центре чердака. Мельком подумалось: «А ведь мой средний не намного старше этого дурня. Самый ершистый возраст, такому сектантам голову задурить – раз плюнуть». – И, возможно, Приближенный проявит милость и сохранит тебе жизнь!

    Парень всхлипнул, зажмурился и ударил.

    Стилет вскользь царапнул боковину, раскачав колыбель. Жрец медленно завалился на спину, почти молитвенно прижав руки к груди, а на деле вцепившись окровавленными пальцами в пенек стальной стрелки.