|
При том, что сам его и написал. А каково было бы разбирать мои каракули тому, к кому ушла бы моя записка? Да ему расшифровывать заново бы пришлось! Может, и не сказали бы ничего, но подумали, что принцу даже такого простого дела поручить нельзя. Я вспомнил ровный ясный почерк Асиль и загрустил. Но мы, гармские принцы, не отступаем перед трудностями. Я скомкал испорченный лист и сжег его небольшим магическим усилием — секретность же соблюдать нужно, ведь если я и не могу разобрать, то это совсем не значит, что попади этот листок в чужие руки, они не приложат усилия к его расшифровке. Дальше я не отвлекался, стараясь писать как можно более аккуратно и разборчиво, не особо вчитываясь в то, что перекладываю понятным языком, до тех пор пока в руки мне не попала записка, в которой после моей расшифровки говорилось, что разведывательная служба Турана проводит поиски девушки-полуорчанки на территории Гарма и Лории, приоритет — максимальный, а дальше шли приметы моей Асиль, изложенные таким сухим канцелярским языком, который не мог передать и десятой доли того, какой она была на самом деле. И только сейчас я осознал весь масштаб совершенной мной глупости, моя девушка была в опасности по моей вине, и я не мог ее защитить. Впрочем, по словам инора Лангеберга, моей защиты она бы и не приняла.
— Что с вами, Ваше Высочество? Вам нехорошо? Вы так побледнели… Может быть, окно открыть? — Спасибо, не надо, — процедил я с трудом. — Со мной все хорошо. Просто до меня наконец дошли слова деда о тех последствиях, которые могут иметь неосторожные слова или поступки. Похоже, отправляя меня сюда, он рассчитывал именно на это.
Глава 23
Асиль На место будущего лагеря мы прибыли даже раньше запланированного срока. Наверно, составители графика давали большой запас с учетом студенческой неорганизованности. Но Карл Хазе оказался прав, группа их была довольно сплоченная, друг другу они старались помочь по мере сил и ни в коем случае не подвести, поэтому мы выехали, еще когда другие группы только подтягивались, вызывая законное раздражение, беготню и ворчание их кураторов. Время в дороге было потрачено не напрасно. Инор Вайс принимал у меня экзамен довольно придирчиво, задавал множество уточняющих вопросов, а в одном месте мы даже заспорили с ним. Но обсуждаемая нами тема была довольно непростой, в разных школах причиной данного явления считали взаимоисключающие вещи, единства там и близко не было. Я приводила доводы в пользу своего мнения, Вайс — своего, доводы заканчиваться не желали, и спорили мы так до тех пор, пока Хазе не сказал довольно громко: — Это уже не экзамен, это настоящий научный диспут получается. — В самом деле, — смутился Вайс, — что-то я увлекся. Давайте свой экзаменационный лист, пятерку вы заслужили, с этим не поспоришь. Но когда я аккуратно сложила и убрала подписанную им бумагу, он внезапно произнес: «И все же, Астрид, вы неправы», и наш спор пошел по новому кругу. Хазе демонстративно застонал и завел новую песенку. Его дружно поддержали — в дилижансе вокруг меня царило веселье, частью которого я себя не чувствовала. Но скучно мне совсем не было, напротив, наше противостояние с Вайсом напомнило мне то, как иной раз шли у нас разговоры с мамой. Она никогда не говорила «Это так, потому что это так должно быть», она всегда считала необходимым пояснить мне, почему она так думает, и требовала того же от меня. Я поняла, что мне ужасно не хватает близкого человека рядом. Все же, когда ты прожил всю жизнь в одном месте, привыкаешь к тому, что всегда есть рядом кто-то, на кого можно опереться, к кому можно прийти в трудную минуту, да и не только в трудную минуту, а просто прийти, сесть рядом и прижаться. Меня беспокоило, как там мама. К этому времени фантом она уже должна была перестать поддерживать, и мое исчезновение станет явным. |
