Мара попыталась представить себе маленького итальянца с этой высокой белокурой женщиной в минуту страсти, но у нее ничего не вышло. Может быть, Труди говорила не о том, что у Этторе богатый опыт общения с женщинами в постели, а о том, что он понимает их нужды. Что именно имела в виду Труди, ей не дано было знать, да это и не имело значения. Она пожала руку Труди.

— Желаю тебе счастья.

Труди улыбнулась и ответила на пожатие.

— И я тебе.

Несколько дней спустя Анжелина устроила музыкальный вечер. Выступать с музыкальными номерами было приглашено трио цыган. Мара уже знала, что значительная часть европейской музыки берет начало в древних цыганских мелодиях и ритмах. Вечер должен был получиться превосходный.

Пришли многие знаменитости, с которыми Мара уже успела познакомиться в Париже: Аврора Дюдеван, известная как Жорж Санд, отец и сын Дюма, Оноре де Бальзак, Виктор и Адель Гюго. Ламартин и другие депутаты блистали отсутствием. Они были слишком заняты важными делами, у них не было времени на легкомысленные развлечения.

Музыка была великолепна. Музыканты извлекали из простых струнных инструментов волнующие и сложные мелодии, нежные и чистые, берущие за душу. Видавшие виды знатоки аплодировали со слезами на глазах и вызывали музыкантов на «бис».

Мара надела на этот вечер платье палевого атласа. Она чувствовала себя гораздо лучше и даже уговорила Лилу зашнуровать корсет потуже по такому случаю. И все же, когда музыка смолкла, она не встала с кушетки, на которой устроилась перед концертом. Михал принес ей вино и закуски и остался, чтобы составить ей компанию, заменяя Родерика, вынужденного исполнять обязанности хозяина дома. Через некоторое время его сменили близнецы. Когда они покинули ее, пустившись в погоню за актрисой из театра Французской комедии, на смену им пришел Лука.

Цыган свободно рассуждал о музыке, которую они только что прослушали, и о великих композиторах, испытавших на себе влияние его народа, но настроение у него было мрачное. Он не отрывал взгляда от Джулианы, которая расхаживала по всей просторной гостиной. Она же не взглянула на него ни разу за весь вечер, что само по себе о многом говорило, как показалось Маре, однако Лука, по-видимому, смотрел на дело иначе.

После разговора о музыке он надолго умолк, глядя, как Джулиана оживленно кокетничает с каким-то французским аристократом. Его пальцы до боли стиснули резную спинку кушетки, костяшки побелели. Он тихо пробормотал на языке цыган что-то явно не лестное.

— Чего хочет от меня принцесса Джулиана? Я отдал ей свою любовь, свое сердце, все, что у меня есть. Я стерпел оскорбление, чтобы заслужить прощение ее отца. Я покинул шатры моего народа ради нее. Что еще я должен сделать?

Мара, наблюдая за своевольно вздернутым подбородком Джулианы, вдруг сказала:

— Ты отдал так много, возможно, слишком много. А что ты просил у нее взамен?

— Только ее любви.

— Но разве ты не хочешь узнать ее получше? Узнать, о чем она думает, о чем мечтает, что заставляет ее смеяться и плакать?

— Больше всего на свете, но как же я могу обо всем этом узнать, если она и близко меня к себе не подпускает?

В самом деле, это была трудная задача. Наконец Мара спросила:

— Что бы ты сделал, если бы она была цыганкой и обращалась с тобой подобным образом?

Белые зубы на его смуглом лице ослепительно блеснули в улыбке.

— Это было бы просто.

— Так что же тебе мешает? Она хоть и принцесса, но все-таки женщина.

Лука покосился на Мару с сомнением, но потом, когда он вновь перевел взгляд на Джулиану и стал следить, как огни хрустальных люстр играют на ее белых плечах и в золотистых волосах, в его глазах появилось задумчивое выражение.

— Да, — медленно протянул он, — да.