Что же касается факсимильных копий рукописей Брэнуэлла, то пусть Дафна еще немного подождет, сказал он себе. Он напишет ей, что забастовка печатников надолго задержала процесс снятия копий. Умение терпеть — это, в конце концов, добродетель (подобный урок стоит преподать богатой и знаменитой романистке). Какое-то время он раздумывал, а потом мысли, которые следовало изложить в письме Дафне, полились сплошным потоком.

Уважаемая миссис Дюморье!

Я весьма благодарен Вам за любезное упоминание моего имени в Вашем письме, опубликованном в «Таймс литерари саплмент», которое я сегодня прочитал с большим интересом. Оно побудило меня к размышлениям, поскольку, что ни говори, «литературное излишество» не является чем-то новым. Оно началось еще во времена первых исследователей творчества греческих и латинских классиков, а потом из университетов континентальной Европы перекочевало в Оксфорд и Кембридж. После евангелистов, Шекспира, ранних английских драматургов с ростом количества университетов последовало усиленное изучение английских писателей, включая викторианцев и прерафаэлитов, вплоть до конца прошлого века. Увеличение числа студентов и изучение ими Браунинга, Россетти, Суинберна и многих других писателей, включая Бронте, — все это явилось постоянным источником избыточности.

Тут Симингтон отложил перо: в голове стучало, мысли путались, он сам не вполне понимал, что пытается объяснить Дафне. «Сосредоточься, Симингтон», — сказал он себе, но сконцентрировать внимание ему было трудно с того дня три недели назад, когда он поскользнулся в сумерках на садовой тропинке, пытаясь перетащить картонную коробку с рукописями Брэнуэлла из дома в деревянный сарай за разросшимся садом. «Где же сейчас эта коробка?» — недоумевал он. Там хранились рукописи, взятые им из музея Бронте. В тот вечер он почему-то решил, что они будут надежнее укрыты в сарае, но уже в саду вдруг засомневался, остановился, поставил коробку на землю, а когда вновь попытался поднять ее, потерял равновесие и упал.

И Симингтон снова взялся за перо, чтобы продолжить письмо Дафне.

Возможно, Вы удивлены, что от меня нет никаких известий последние две-три недели. Забастовка типографских рабочих по-прежнему задерживает отсылку дубликатов рукописей Брэнуэлла, да и моя собственная деятельность прервалась три недели назад. Моя жена ушла тогда на собрание благотворительного комитета помощи старикам, я же, выйдя в сад и пытаясь поднять с дорожки картонную коробку, потерял равновесие и растянулся во весь рост, сильно разбив правую бровь. Я пролежал там без сознания до 10.30 вечера, пока меня не обнаружили. Но сейчас я, похоже, уже оправился и в ближайшие несколько дней вернусь к работе!

Это падение сопровождалось некоторыми неприятными обстоятельствами, которые он не счел возможным упомянуть в своем письме. Беатрис обвинила его в том, что он упал, будучи мертвецки пьяным. Она нашла в его кабинете бутылку из-под виски и утверждала, что от него разит перегаром.

— Ты потерял сознание не оттого, что ударился, — шипела она. — Просто напился в тот вечер, как свинья, воспользовавшись моим отсутствием.

В голове стучало все сильнее, но тщетно мечтал Симингтон о маленьком глотке виски, чтобы приглушить боль: Беатрис зорко следила за ним, когда была дома, но даже когда уходила, он не мог пополнить запасы спиртного из-за отсутствия денег.

И тут Симингтон вспомнил: он на мели и должен продать Дафне хоть что-нибудь, если не все. Эта мысль по крайней мере немного взбодрила его: что бы там она ни писала в «Таймс литерари саплмент» по поводу того, что располагает его библиотекой, ему-то лучше знать, так это или нет. Она владела лишь частицей, малой долей его богатства, сосредоточенно изучала жалкие крохи, а бриллианты оставались у него. Так кто тогда «литературное излишество»?

— Во всяком случае не я, — пробормотал Симингтон, закрывая глаза, потому что комната кружилась перед его взором, — нет, не я…

Глава 24

Хэмпстед, июнь

В то утро Рейчел приехала очень рано, как мы и договаривались.