— Не беспокойтесь: никто не станет свидетелем нашего тайного предрассветного бегства.

И хотя она при этом рассмеялась, я невольно густо покраснела, мысленно проклиная свою глупую стеснительность и неисправимое простодушие, неумение быстро придумать остроумный ответ.

На Рейчел было алое шелковое запахивающееся платье, открывавшее ее гладкие белые ноги, и кожаные сандалии с ремешками и на высоких каблуках, дававшие возможность хорошо разглядеть красивый педикюр. Все это могло показаться совершенно неподходящим для поездки в Йоркшир, но она выглядела удивительно раскованно. Сидя рядом с ней в своих блеклых джинсах, темно-синей футболке и легких парусиновых туфлях на резиновой подошве, я ощущала себя плохо одетой школьницей, от которой не ожидаешь услышать ничего интересного, и думала, что, взяв меня с собой в поездку, она, наверно, уже жалеет об этом. Но, должно быть, Рейчел прониклась ко мне жалостью, пока очень быстро везла меня прочь от Лондона во взятом напрокат автомобиле, а солнце на небе всходило все выше.

Во всяком случае, она больше не шутила и не вспоминала о Поле, а попросила меня рассказать все, что я знаю о мистере Симингтоне. Так я и сделала, довольная тем, что могу размотать засевший у меня в голове запутанный клубок этой истории.

— Одно из самых странных обстоятельств, связанных с мистером Симингтоном, — сказала она, когда мы уже приближались к Хоуорту, — заключается в том, что все бумаги, имеющие к нему отношение, хранятся в досье дома-музея Бронте, закрытом для исследователей. Я несколько раз делала попытку ознакомиться с ними, но неизменно получала отказ. Тем более удивительно, что одной вам удалось натолкнуться на его переписку с Обществом Бронте, предъявившим ему правовые претензии. Если вы не возражаете, я хотела бы увидеть эти письма.

Она искоса взглянула на меня. На секунду, только на одно короткое мгновение наши глаза встретились, но я тут же отвернулась, словно меня застигли врасплох.

— Но они остались в Лондоне. Я не захватила их с собой.

— Нестрашно, — сказала она беспечно. — Тогда мне придется вернуться к плану «А»: силой ворваться в библиотеку пасторского дома, чтобы получить бумаги Симингтона!

Рейчел расхохоталась, и я засмеялась вслед за ней, радуясь, что напряженность, возникшая было между нами, исчезла.

И только когда я услышала, как Рейчел читает лекцию (она состоялась не в пасторском доме, а рядом — в местной баптистской церкви), я поняла, что она, возможно, и не шутила. Не исключено, правда, что я слишком увлеклась предположениями, касающимися подтекста ее выступления: Рейчел не говорила прямо о своем интересе к мистеру Симингтону, упомянув его только вскользь. Зато она рассказала о пропавшей тетради стихов Эмили Бронте, известной как «хонресфельдская рукопись»: последним ее владельцем, объяснила Рейчел, был Альфред Лоу, член парламента от консервативной партии, который жил в Ланкашире, в особняке под названием Хонресфельд.

— На двадцати девяти страницах тетради Эмили — тридцать одно стихотворение. Среди этих стихотворений — пятнадцать из двадцати одного, которые были опубликованы при ее жизни, — поведала Рейчел заинтересованной аудитории. — Одно из стихотворений, «Вопросы к самой себе», особенно вдохновило меня в моем собственном поэтическом творчестве. — Секунду или две она молчала, расправляя платье на коленях. — Факсимильное воспроизведение этого стихотворения и всей хонресфельдской рукописи было включено бывшим хранителем музея Бронте в доме приходского священника, неким мистером Дж. А.