— Я, что ли, первый к нему полез? — отвернувшись от всех, проговорил Инки. — Сами каждый день… три таких амбала… С ног собьют и давай пинать. Новые штаны изорвали. — И вдруг дернулась в горле колючая боль: — Нападать можно, а отбиваться нельзя, да?!

— А мы нападали, да? — вдруг тонко заговорил Бригада. — Мы играли! Просто… «Смок, ты бедных нас прости, сигареткой угости…» А он… Шуток не понимает…

— А почему сигареткой? Он еще и курит? — напружиненно спросила Таисия.

— А разве нет? — обрадовался Бригада. — Откуда тогда такое прозвище — Смок? Значит, весь продымленный…

— Ты куришь? — спросила директорша.

Глядя на ее пальцы (два из них были перетянуты кольцами), Инки сказал:

— С чего вы взяли…

— Не груби! — опять взвинтилась Таисия.

А директорша терпеливо спросила:

— А почему тебя так прозвали?

Инки испытывал полную безнадежность. И понимал, что никому ничего не докажет, не объяснит. Но молчать было совсем тошно, и он устало сказал правду:

— Из-за артиста Смоктуновского…

Все молчали несколько длинных секунд. Потом завуч Клавдия медленно выговорила:

— Надо же… Не такой тупой, как на первый взгляд. И-ро-ни-зи-рует…

Инки закусил губу и потер сосудик у глаза. И подумал, что вот было бы хорошо, если муха Дагги-Тиц вдруг появилась здесь и покружилась бы у его головы. Хотя бы на секунду… Но нет, не надо! Могут прихлопнуть сдуру…

— Опусти руку, не актерствуй! — велела Таисия.

Но Инки не опустил. Потому что вспомнил, как тогда, во втором классе, на репетиции, Эдик добродушно сказал Полянке: «Яна, ты говори проще, не актерствуй специально…» И показалось, что Полянка встала рядом, коснулась мизинцем Инкиного виска…

— Он еще и улыбается! — словно с трибуны возвестила Таисия.

— Гусев, не паясничай! — железно приказала завуч Клавдия. — Ты не за гаражом с приятелями, где у вас курилка…

Полянка сразу пропала. А Инки хотел сказать, что не знает никакой курилки, но в дверь крепко постучали. И растворили сразу же, до ответа.

В кабинет шагнул милиционер. В ремнях, в шинели, с двумя большими звездами на каждом погоне. Снял фуражку с желтыми накладными узорами, встал прямо.

— Прошу прощения, Фаина Юрьевна. Мне доложили, что вы звонили.

Директорша уже не сидела. Она стояла, упираясь пальцами в столешницу. И отражалась в полировке. Как скульптура в коричневой луже. Красный ротик сложился в улыбку, но брови были скорбно сведены.

— Да, товарищ подполковник… Михаил Матвеевич… к сожалению, случилась неприятность. В свалке на улице ваш сын… Валерик… пострадал от удара камнем… нога… от руки вот этого… субъекта. Сейчас разбираемся… Школа приносит вам свои извинения…

Высокий, крепкий, похожий на умных десантников из сериала «Это были наши» (который любила смотреть Марьяна), подполковник глянул на щуплого «субъекта». Спокойно и с коротким любопытством. Потом на сына:

— Что случилось?

«Валерик» неуклюже встал, опираясь на пятку забинтованной ступни.

— Мы играли… Он свалился, а там камень. Он его схватил и по ноге…

Инки понимал, что сейчас его куда-то поведут или повезут и едва ли скоро отпустят. Но страшно не было, тоскливо только. И жаль муху… Он глянул на Бригаду:

— Ага. Вы играли, а я шел мимо, упал, схватил камень и тебя, бедного… Бандю́га…

— Вот видите! — словно обрадовалась директорша.