– Я, твой Отец в Митре. – Грациллоний тут же пожалел о своих словах. Он и представить себе не мог, что они будут такими жестокими. От них Томмалтах аж съежился. Смелость быстро к нему вернулась. Грациллоний этим восхитился.

– Я тоже съел твою соль. – Выпалил Томмалтах. – Митра свидетель, это не по моей воле. Люди и раньше восставали против несправедливых правителей. А вы отказываете Дахут в справедливости.

Он любит ее, подумал Грациллоний. Любит с безрассудством молодого человека, как и я любил Дахилис. Я это уже знал. Это было написано у него на лбу, как у многих других, кого я могу назвать. Но не думал, что он может так обезуметь. Что ж, он варвар. И громко вслух: – А предположим, я согласился бы, что был не прав, и женился на ней. Ты бы взял назад свое предложение о битве?

Томмалтах разинул рот. Через секунду произнес невнятно:

– Вы бы правда так сделали?

– Допустим, да.

Томмалтах взял себя в руки.

– Я ведь не могу отступать, не так ли?

Грациллоний горестно ему улыбнулся.

– Не можешь или не станешь? Что ж, без разницы. Я не могу уступить.

– Тогда мы должны драться. – Томмалтах упал на колени. Закрыл лицо и зарыдал. – Прости меня, Отец!

Грациллоний едва этого не сделал. Но нет, подумал он, это будет не мудро. Тут был молодой противник, умелый, сильный. Пусть хотя бы останется в нерешительности.

– Я немедленно пошлю человека в Ис, – сказал римский тактик. Подготовка займет час‑два. Будь здесь вовремя. – Он с трудом заставил себя добавить: – Предатель. – Повернулся и ушел обратно в дом.

Тамбилис ждала. Не обращая внимания на глазеющих слуг, бросилась к нему.

– О, Граллон, Граллон! – Он обнял ее, погладил по волосам, пробормотал, что она не должна плакать, потому что все было под контролем.

Она отступила и спросила в отчаянии:

– Я должна буду спать с твоим убийцей? Как я смогу?

– Твои Боги укрепят тебя, – сказал он.

Она отступила, как отступил Томмалтах: и так же как и шотландец, взяла себя в руки и ответила:

– Нет, что я говорю. Какая мне будет разница. Тебя ведь больше не будет.

Он изобразил смех и похлопал ее под подбородком.

– Отчего же, я намерен еще много лет жить в этом мире и терпеть плевки бесчисленных глупцов.

Потом отдал приказания и начал разминаться – перед битвой ни еды, ни питья, лишь немного воды. Остальные мысли он вслух говорить не стал.

Морская охрана со своими лошадьми и собаками, а также те, что чуть поодаль по дороге сдерживали крикливый народ; Сорен в одеяниях; вооруженные легионеры в горе – все было страшно знакомо, еще один поворот жернова. Томмалтах, казалось, уже успокоился; на губах даже играла легкая улыбка. Грациллонию было интересно, как его примет Дахут в случае его победы. Она, конечно, погоревала бы о потере папы… Но необязательно.

Сорен завершил церемонию. Он добавил:

– Да исполнится воля Богов. – Вздрогнув, Грациллоний скользнул взглядом по тяжелым чертам.

В ответ была непримиримость. В его глазах, понял Грациллоний, я стал другим Колконором. Это была единственная мысль.

Он отбросил ее и показал дорогу в Лес. На просеке он остановился.

– Здесь мы обычно работаем, – сказал он. Ослабь в неприятеле чувство боя, помни, что его народом владеет Богиня войны. Напомни, что этот римский меч раньше завершал жизни здесь, средь огромных, голых зимних деревьев. Небо над головой было почти белое, солнце, морозное колесо, отбрасывающее тени‑скелеты.