– За тебя. За все человечество.

– И почему это так отличается от того, как умирают другие боги? Они возрождаются и обновляют землю.

– Христос умер для того, чтобы искупить наши грехи и спасти от вечного огня.

Дахут вздрогнула.

– Ужасно, как подумаешь, что все мы рождены проклятыми только от того, что в начале что‑то произошло. От этого мне становится холоднее, чем от морозного воздуха. – Она наклонилась к нему. Свободной рукой нащупала его руку. – А Ис должен сгореть за тягу к знаниям? Лер просто нас утопит.

– Ис все еще можно спасти. Ему надо просто обращать внимание на вести.

– Как? Ты видел, что сам король, мой отец, вынужден кланяться перед богами.

– Христос сильнее, чем Митра.

– Да, христианский король – что может сделать такой человек?

– Мы повстречались для спасения твоей души, одной твоей, – быстро произнес Будик. – Из меня топорный проповедник, но я попытаюсь. Он посмотрел вперед. – О, дух, который снисходит на Апостолов, помоги ж моему языку!

Дахут подвинулась поближе к нему.

– Я слушаю, – выдохнула она.

Он говорил. Женщина наполнила ему чашу. Он говорил, повторяя все то, что уже ей рассказывал, и что‑то к этому добавляя: о Создании, о происхождении зла, о согласии Бога с избранными, от которых должен был возникнуть Христос. Она расспрашивала его о тех древних иудеях, но он знал мало, из отдельных обрывков псалмов. Он больше старался объяснить о таинствах Воплощения, Спасения – хоть и не был невеждой, но утонченность была ему недоступна, он все же верил, что этого достаточно… Он продолжал говорить.

Дахут интересовалась вслух законами Христа, что касались женщин. Правда ли, что в Его глазах многие нашли покровительство, не просто его мать, но и юная невеста в Кане, Мария и Марфа в Бетании, да, женщина, уличенная в прелюбодеянии? Если он им улыбался, если он понимал потребности и страсти женщин, тогда почему женщина каким‑то образом должна быть нечиста, почему тогда безбрачие принято считать жертвой, чтобы Ему угодить.

– Мы живем для Бога, только для Бога, – громко говорил он. – Лучше жениться, чем гореть, но еще лучше освободиться от похоти, то всего мирского.

– Твой Бог ненавидит этот мир, что создал? Любой хороший рабочий гордится своей работой. Таранис и Белисама – любовники, и они живут во всех, кто любит. Взгляни на меня, Будик. Я женщина. Разве я бесчестна? Разве Бог дал мне это тело для того, чтобы я голодала и мучила его?

Он отпрянул от нее, вскочил на ноги.

– Остановись, – закричал он. – Ты не знаешь, что творишь!

Она тоже поднялась и подошла к нему, снова прикоснувшись к его рукам. От нее исходило сострадание.

– Прости, дорогой. Я бы никогда умышленно не причинила тебе боль. Что в этом такого ужасного?

– Я должен идти, – сказал он. – Простите, я должен.

– Но почему, мы проговорили самое большее два часа? Мы же хотели уйти, когда вместе поедим, и весь этот день быть вместе.

– Не могу, – с трудом дышал он. – Простите меня госпожа. Вы не виноваты, нет, вы прекрасны, вы слишком прекрасны, а я – я должен помолится о силе.

Она улыбнулась, и в ее улыбке была крохотная частичка задумчивости.

– Как пожелаешь. Я тоже помолюсь. Когда мы снова встретимся?

– Мы не должны. Ваша честь…

– Будик, – тихо сказала она, – я доверяю тебе больше, чем любой живой душе.

– Я отправлю вам послание. Прощайте! – он схватил плащ и вылетел.