|
На внутренних фресках изображены Рыба и Добрый Пастырь. Перегородку Корентин оставил простой, как она ему представлялась. Тем не менее крест на алтаре верующие с умением и любовью украсили изящной резьбой и отделали чеканным золотом. Установили орган. Нельзя сказать, чтобы нынешний хорепископ обратил в Исе в новую веру много людей, но он сделал больше, нежели его предшественник, и те, кого он обратил в христианство, как и Кебан, были в основном бедняками. Но возрождение торговли с каждым годом приводило в город все больше верующих, среди них попадались такие, для кого пребывание в городе было сосредоточием коммерческих интересов; а Корентин был не из тех людей, которых можно было облапошить, когда он предлагал сделать пожертвование.
Будика встретил дьякон, молодой крепкий туронец, от оклика которого зазвенело эхо: – Здравствуй, брат! – он говорил на латыни. – Чем я могу тебе помочь? Будик облизнул губы: – Можно увидеть… святого отца? – Тебе повезло. В такую погоду он любит совершать двадцатимильную прогулку, если нет службы. Но сегодня у него полно письменной работы: письма, донесения, ну и все такое. – Дьякон рассмеялся. – Если он не захочет прерваться, то значит я не угадал. Держись, брат, схожу узнаю. Растерянный Будик стоял и переминался с ноги на ногу, думая о том, как ему высказать, чего он хочет, и хочет ли вообще; он пытался помолиться, но понял, что слова застревают в горле. Вернулся дьякон. – Ступай, да благословит тебя Господь, – сказал он. Будик знал, как пройти по коридорам в ту комнату, где Корентин работал, учился, там же готовил себе скудную пищу, спал на соломенном тюфяке и произносил молитвы. Кажется, со времен причастия здесь произошла перестановка; скромность кельи не уступала аккуратности. Дверь была открыта. Будик робко вошел. Корентин повернулся от стола, где был разбросан папирус и письменные принадлежности. – Входи, сын мой, – произнес он. – Садись. – Отец, – кашлянул Будик. – Отец, мы можем поговорить наедине? – Можешь закрыть дверь. Но Господь услышит. Чего ты хочешь? Вместо того чтобы взять другой стул, Будик опустился перед высоким седым человеком на колени. – Отец, помоги мне, – умолял он. – Я попал в лапы Сатаны. Губы Корентина едва заметно дернулись, но тон смягчился: – О, но может все не так уж и плохо. Полагаю, что достаточно хорошо тебя знаю. – Он положил руку на белокурую голову. – Если ты и впрямь заблудился, не думаю, чтобы уж очень далеко. Сначала давай помолимся вместе. Они поднялись. Корентин повысил голос. Будик в ответ затрепетал. Молитва его подбодрила. Теперь он мог хоть что‑то говорить, хотя для этого приходилось расхаживать по комнате взад‑вперед, сжав руку в кулак и не поднимая глаз на сидящего перед ним слушателя. – Когда‑то мы были счастливы, ее недавно крестили, для нас обоих это первый брак… С тех пор как пять лет назад она потеряла нашего ребенка и могла сама умереть, если бы не послали за королевой Иннилис, она… Меня отвергает. Ссылается на плохое самочувствие… говорит, что вся ее неряшливость из‑за этого… Во мне оживает животная похоть. Порой я ее принуждал… Прости меня, Господи, если можешь, я подумал, как было бы легче, если бы она умерла еще тогда. Сегодня я отправился на поиски проститутки… Он аж взмок. – Ты слишком измучился, сын мой, – утешил его Корентин. – Твою душу осаждает сатана. Но ты не сдавался до этого дня, не сдашься и потом. Небеса всегда готовы прислать поддержку. В заключение Корентин сказал: – Чем труднее битва, тем великолепнее победа. |
