Она едва улыбнулась.

– Это говорит наш Грациллоний? Его не свернешь с выбранного пути. – Она потерла бровь. – Здесь внутри тепло. Может, выйдем, пройдемся недалеко?

Он понял. Она сильно потела, хотя и не обнаруживала других симптомов: перепадов настроения, судорог; движения становились неуверенными. Богиня вела ее к последним женским перекресткам.

– Конечно. К счастью, погода хорошая.

Они бок о бок пошли вперед. Сорену и впрямь не нужен был фонарь, светила полная луна. Если это совпадало с ее четвертью, король на законных основаниях уклонялся от ежемесячного пребывания в Лесу. На тропинки падал яркий серебристый свет, они петляли меж изгородей, подстриженных деревьев, клумб и беседок в обнесенном стеной саду. В это время года он был уже почти нагим; сучья и веточки отбрасывали путаницу теней. Воздух неподвижный, с морозцем. Под ногами мягко хрустели опавшие листья.

Как часто он бродил вот так то с одной, то с другой из своих женщин, начиная с той самой весенней поры, когда впервые проделал путь вместе с Дахилис.

– Тебе лучше? – спросил он немного погодя.

– Да, спасибо, – сказала она.

– А как поживает Юлия?

– Хорошо. Счастлива в послушничестве. – И выпалила с внезапной горечью: – А зачем ты спрашиваешь?

Опешив, он едва мог произнести:

– Зачем? хотел узнать. Она ведь моя дочь. И ты мне ее родила…

– Ты мог бы и встречаться с ней время от времени. Она была бы очень этому рада.

– Она милая девочка. Если б только у меня было время и для нее, и для всех моих девочек…

– Для Дахут оно у тебя находится.

Его словно ошпарило. Грациллоний остановился. Не удержи он королеву за руку, она бы шла дальше. Они глядели друг на друга в лунном свете.

– Ты ведь знаешь, Дахут пережила потерю, о которой даже не в состоянии говорить, – произнес он хриплым голосом. – Ей нужна помощь. Я придумываю жалкие развлечения и отдаю ей несколько часов, что могу украсть у людей, которые возмущаются мне вослед.

– У нее был почти год, чтобы оправиться, и почти все это время она была довольно жизнерадостна, – возразила Ланарвилис. Она посмотрела в темноту. – Ладно, не будем ссориться. Все‑таки она – ребенок Дахилис, и сестры тоже ее любят.

Ее тон тронул Грациллония. Он взял женщину за руки. В его собственных ладонях они казались холодными.

– Ты хороший человек, Ланарвилис, – неловко произнес он.

– Все мы стараемся ими быть, – вздохнула она. – И ты старайся.

Потом внезапный порыв:

– Ты хочешь провести здесь ночь?

Как много времени прошло с тех пор, когда они в последний раз делили ложе? Год, а то и больше. А может, два? В порыве страсти он осознал, как мало обращал на нее внимания. Просто то и дело слышал от одной из Девяти, что Ланарвилис отказалась от своей очереди спать с ним. Время от времени это случалось с каждой из них, по одной из бесчисленных причин. Они как‑то решали эту проблему между собой, а потом тихо ставили его в известность. Когда он наносил визит в дом Ланарвилис, они обедали, разговаривали, но она намекала на недомогание. Он без особого разочарования соглашался. В том, чтобы вернуться во дворец и ночевать одному, были и приятные стороны, если он не решал разбудить еще кого‑нибудь. Гвилвилис всегда готова была ему угодить, его желала Малдунилис, явно не отказались бы и Форсквилис с Тамбилис.

Ее взгляд и голос были все такими же спокойными…

– Ты тоже хочешь меня?

– Ну, мы же хотели еще раз обговорить это дело, а ты… ведь ты прекрасна. – Смотря на нее в лунном свете, он отчасти сказал правду.