В нем просыпалась ярость. Она развеяла махом все тревоги. Грациллоний поднял на него кулак.

– Успокойся, пока я не растоптал тебя под ногами, ты, таракан! – завопил Грациллоний. В сознании всплыло разбитое лицо. Что ж, Карса ответил за свои слова своим же телом, как и должен поступать мужчина. Грациллоний сглотнул воздух и снова повернулся лицом к Ардену. – Простите, сэр, – пробормотал он. Громче и яснее: – У меня нервы не выдержали. То, что… изрыгает этот человек, было для меня слишком. О, я, вне всякого сомнения потерял след. Я забыл написать и спросить. Но мне никто не напомнил, а я всегда был слишком занят, изо всех сил стараясь ради Рима. Думаю, я объяснил. Думаю, факты говорят сами за себя. Что я могу еще добавить? Вот он я.

– Тишина, – стукнул Арден. Они ждали. За окнами разгорался солнечный свет. – Я обнаружил, что внесенные обвинения по существу не обоснованы, – продолжал Арден. – Обвиняемый верно выполнял свое поручение, на тот момент, когда оно было ему выдано. Допущенные им ошибки малы по сравнению с теми трудностями, с которыми ему приходилось справляться, и по сравнению с его действительными достижениями. Его операция в отношении франков не относится к ошибкам. Эти люди покушались на жизнь римского префекта. Я бы и сам наложил на них наказание, если бы он уже не сделал этого в полной мере. Бакка вы передадите в Турон письмо губернатору Глабриону. Знайте, что оно требует сотрудничества с королем Иса.

Что касается технической стороны дела, в которой мы сегодня преуспели, то это просто смешно. Я извещу своего собственного прокурора, чтобы он установил границы влияния. Между тем, данной мне властью, назначаю вас Гай Валерий Грациллоний, трибуном, и возвращаю вас к вашим обязанностям в Исе.

На один единый миг броня спала. Германец и бритт глядели друг на друга, древние римляне, и Арден прошептал:

– Возможно, это последний мудрый поступок, который я могу совершить.

II

– Я люблю тебя, – сказала Дахут. – О, я пьяна от любви к тебе.

Сидя на тюфяке, сложив руки над поднятыми коленями, Ниалл посмотрел на нее, но ничего не ответил. Снаружи бушевал ветер. Набегали и уходили тени от облаков, ткань на окне колыхалась от тусклости до мерцания. От жаровни в комнате было тепло, хотя ценой близкого расположения и зловония.

Она села перед ним на колени, с распростертыми объятиями. На ее нагом теле блестел пот от их последнего соития, распущенные локоны прилипли, словно она была только что вышедшей из моря нимфой, подвижной, как тюлень, окрашенной поверх белизны золотом, лазурью и розовым.

Заискрились слезы.

– Ты мне веришь? – спросила она. Осипший голос был тонок от волнения. – Ты должен. Пожалуйста, ты должен поверить.

Он одарил ее улыбкой.

– Ты была достаточно горяча, – растягивал он слова.

– Из‑за тебя. Раньше с мужчинами – я притворялась. Они думали, будто кажутся мне чудесными. Но лишь ты, Ниалл, лишь ты меня пробудил.

Он вздернул брови.

– Это так? Первый раз ты мне о них рассказываешь.

Она опустила руки и голову.

– Ты наверняка с самого начала знал, что я не девушка, – с трудом проговорила она. – Как бы я хотела быть ею для тебя.

Его тон смягчился.

– Для меня это не имеет значения, дорогая.

Когда он подвинулся ближе и погладил ее по волосам, она застонала от радости и приблизилась к нему. Он переменил позу, пока она к нему не наклонилась, опираясь на правую руку, левой обвивая ее. Она хихикнула и потрогала его за бедром.

– Когда ты будешь снова готов?

– Смилуйся, девочка! – засмеялся он.