Остальные лагини стояли рядом, как усталые быки. Эохайд прорычал:

– О чем нам разговаривать с Ниаллом или вон с тем человеком, сын которого обезобразил меня сатирой, и теперь мне никогда не стать королем?

– Что ж, возможно, вы вновь обретете свободу, – ответил Руфиний. – Разве вам этого не хочется?

Эохайд сгорбился.

– С чего это они вдруг меня отпустят?

– Может, для того, чтобы ты сам передал послание. В Галлии и Британии мы сильно пострадали от саксов. Неужели их длинные корабли никогда не достигнут берегов Эриу? Может, это лучше, чем кельты? – Руфиний протянул руку, чтобы похлопать Эохайда по плечу. Через прореху в одежде его рука почувствовала тело. Несмотря на погоду, оно было теплым – не лихорадочным, но горячим. Руфиний сжал плечо. – Подумай над этим, – сказал он. – Если мне позволят, я и впредь буду с тобой беседовать.

Он повернулся и отошел, остро чувствуя бросаемые вслед пристальные взгляды. Лейдхенн сбоку него пробормотал:

– В твоей речи было слишком много мудрости. Никто ее не поймет.

Руфиний едва его слушал. У него кружилась голова. Никакого плана у него не было. Он действовал в порыве. Но быть может, быть может, ему удается выловить в этих журчащих водах подарок для Грациллония. И в любом случае, клянусь Венерой, нет – Белисамой, – грех обращаться грубо с человеком такой красоты!

Следующие несколько дней он разыскивал Эохайда всякий раз, когда выводили лагини. Замкнутость заложника вскоре оттаяла. Теперь он был трогательно благодарен за новости, сплетни, советы, шутки – чтобы ни сказал Руфиний. Сидящие вместе с ним соплеменники выходили из апатии, и надсмотрщикам тоже нравилось слушать. Все расстроились, когда Руфиний попросил разрешения отводить Эохайда пошептаться в сторонку, поскольку хотел порасспросить о том, что делается в Дун Аллини, понимая, что Эохайд не станет отвечать в присутствии врагов. Предводитель охраны в любом случае давал свое согласие. Глупостью это не считалось. Кроме религиозного уважения, которое он испытывал к послу и оламу, он не видел необходимости вводить ограничения.

Руфиний о серьезных секретах и не помышлял. Он попросту закладывал фундамент для того, чего ему, возможно, никогда не суждено было построить. И конечно, так у него был повод положить руку на плечо юноше, почувствовать его худое, но мускулистое тело. Пульс его трепетал.

Во время своего пребывания он старался поддерживать знакомства с попадающимися ему на пути господами из Миды. Все они были преданы своему королю, и ясное дело, пока он жив, миру с Исом не бывать.

Враг моего врага – мой враг, снова и снова думал Руфиний. Он пытался представить, как Ниалл может угрожать городу или любому другому месту в Арморике, пока будет стоять оплот, что поднимет Грациллоний на море и на суше. Ему это не удалось. И тем не менее Ниалл, несомненно, был бедствием Британии, родины Грациллония. Если его нельзя убрать, то следующей лучшей услугой для цивилизации будет сделать так, чтобы он был занят на своем острове. Сегодня он торжествует (в той мере как, говорят, может торжествовать варвар) на севере Ибернии; он в ладах с Западом и Югом; что там осталось, чтобы ему противостоять, как не Восток, королевство Лагини?

«Вздор, – мысленно вздыхал Руфиний в своей одинокой постели. – Ты отлично знаешь, что ситуация куда запутаннее. Его младшие сыновья, конечно, отправятся совершать собственные завоевания, а вот как поступит старик? Они атакуют другие земли уладов, и, вероятно, часть Кондахта. Забот у него будет достаточно… К тому же если к его бедам прибавятся лагини, главный заложник среди них – Эохайд. Все остальные тоже знатные, но не слишком много весят.