|
Лабильный… так это называется. Я очень быстро встраиваю новое в мою… модель реальности. Может, слишком быстро. Отчего и схожу с ума. Но когда вы нам говорите, что мы больные, или обращаетесь с нами как с больными, это встраивается… в меня. Тогда я больной. – И мне, удивительным образом, тотчас захотелось плакать – и от души.
– Что с вами?
Хотелось сказать: я вас ненавижу.
– Я думаю… я думаю, вы вообще не думаете!
И я заплакал. Сам удивился до смерти. Не мог шевельнуть руками. Но повесил голову, чтоб отпустила боль в шее. По носу текли ручейки. А в мыслях: господи боже, быстро-то как! – и хлюпнул носом, когда тишина стала действовать на нервы.
– Вам понравилось в больнице?
– Понравилось?.. – Я поднял голову. – Это же вы мне говорили… – Скатилась еще слеза. Стало холодно. – Нет, вы говорили, что надо научиться любить людей, которые случились под рукой, да? Так вот там было полно людей, которые очень сильно пострадали, и было очень сложно научиться их любить, очень затратно – эмоционально затратно. Но мне, пожалуй, удалось.
– Почему вы плачете?
– Потому что я не верю в волшебство. – Я снова хлюпнул носом; на сей раз из носовой полости в горло скользнуло что-то соленое, размером с моллюска, и я его проглотил. – Вы тут сидите, такая волшебница. Вы тут сидите, потому что верите, будто в силах мне помочь.
– А вам нужна помощь?
Я опять разозлился. Но злость забулькала пузырями где-то в глубине всего.
– Не знаю. Я, честное слово, не знаю. Но это тут ни при чем – вы-то все равно верите.
– Вы на меня злитесь.
Я глубоко вздохнул.
– Не… то чтобы. – Один за другим пузыри полопались. Я втянул в себя забушевавшие пары́.
Живот совсем свело.
– Если злитесь, это ничего. У вас может быть веская причина.
– С чего бы?.. – и осекся, потому что придумал с десяток. Я сказал: – Вы кичливая. Вы не сочувствуете. Вам кажется, что вы понимаете. А вы нет…
– Я пока не понимаю; и не знаю, смогу ли понять. Пока что вы не дали мне поводов для сочувствия. Если я кичлива, ну… лучше бы без этого, но я пока ощущаю в себе некое нежелание подходить к вам слишком близко; может, это и есть кичливость.
– По-моему, вы не можете понять. – Я заволок руки на колени и спихнул друг с другом. Обе онемели. Ступни тоже.
– А сейчас что вы чувствуете?
– Да толком ничего.
– Вам от этого хочется снова заплакать?
Я снова вздохнул.
– Нет. Не хочется. – И опять повесил голову. – По-моему, я все упустил – что там из меня выливалось…
– Вы очень эмоциональный? Часто плачете?
– Это вот я заплакал впервые за… три года или четыре… за много лет.
Она задрала бровь. После паузы сказала:
– Тогда вы, наверно, очень напряжены. Что на вас давит?
– По-моему, я схожу с ума. А я не хочу. Мне так не нравится. Мне нравится жизнь, нравится жить. Нравится, что творится вокруг, – на все смотреть и почти все делать самому. Вокруг полно разных людей и ситуаций, которые меня радуют. И мне сейчас не надо париться из-за разных других, которые нет. Я не хочу опять свихнуться. Тем более сейчас.
Она помолчала и улыбнулась:
– Я иногда провожу терапию с весьма успешными бизнесменами высшего звена – куча денег, счастливые семьи, некоторые даже язвой не обзавелись, – и они говорят примерно то же самое теми же словами. |