|
И поднялся в нем невесть откуда, из каких душевных отстойников, страх, знобкий гнусный страх, хотя бояться было нечего. И не подозревал даже, что есть в нем такое дерьмо, унаследовал его, что ли, от своих предков. Ведь знал же, что нужно было послать замполита подальше, крикнуть ему: да замолчите же, глупый и злобный человек, кого вы пугаете нелепыми своими речами! Другое, слава богу, ныне время. И ничего бы с ним замполит не сделал, и нечего трепетать перед всяким дебилом. А промолчал. И сказал кротко:
— Я сейчас же пошлю радиограмму.
— А отец? — спросил замполит. — Отец тоже замешан?
— Ничего не знаю. Я своего отца никогда в жизни не видел. Мать разошлась с ним, когда мне было три месяца.
— И ни разу не видел? — спросил замполит, и видно было, что и этому он тоже не верит, свинья. Это ж надо, чтобы так у человека изменилось лицо: обычно казалось оно изготовленным из вареной колбасы, причем не за два девяносто, а за рубль семьдесят, а сейчас скорее напоминало зачерствевший хлеб.
— Ни разу.
— Ладно, подождем, что сообщат сказал замполит. — Иди пока, работай.
Семен Олегович Данилюк открыл дверь и молча уставился на посетителя.
— Простите, вы Семен Олегович Данилюк? — спросил старший лейтенант Кравченко. — Старший лейтенант милиции Кравченко.
— Я Данилюк. А в чем дело? — Он почесал полную волосатую грудь под майкой. Лицо его тоже было полное и тоже волосатое: бородка и усики с проседью.
— У вас есть сын, Данилюк Александр Семенович, одна тысяча девятьсот шестьдесят второго года рождения?
— Сын? — изумился Данилюк. — Как вам сказать… Наверное.
— Вы разрешите войти? — спросил старший лейтенант. — А то мы разговариваем через порог…
— А… да-да, конечно, — пробормотал Данилюк. — Вы простите, я накину что-нибудь, а то…Он впустил инспектора в прихожую, исчез и тут же снова появился, натягивая через голову рубашку. — Сын, вы говорите? — спросил он сквозь рубашку.
— Да. Я хотел вначале выяснить, ваш ли сын Данилюк Александр Семенович.
— Данилюк, вы говорите? — переспросил Данилюк, и видно было по глазам, что он старался выиграть время, чтобы сообразить, что, собственно, от него хотят.
— Да, Данилюк Александр Семенович.
— Фамилия довольно редкая…
— Шестьдесят второго года рождения.
— Наверное, мой.
— Наверное?
— Видите ли, я его видел… так, так… угу, двадцать четыре года назад. Было ему, наверное, месяца три.
— И с тех пор ни разу не видели? — как-то совсем не официально, а по-домашнему, по-человечески изумился старший лейтенант. Изумился потому, что вдруг представил себе, что ему бы сказали, что он двадцать пять лет не увидит своего пузатого и сопливого Сергуню. Мысль была настолько нелепа, что тут же выскользнула из его головы, не было ей там места.
— Старший лейтенант, вы сказали?
— Старший лейтенант Кравченко.
— Не видели вы моей тогдашней жены, матери этого… сына. Свирепая особа. Узнала, видите ли, что я, так сказать, поддерживал некоторые отношения с ее приятельницей, и бац! Все. Как отрезала. — Он незло ухмыльнулся. — Взрывоопасная женщина. Но горда, горда! Мало того, что на развод тут же подала, сказала: «Прошу вас никогда ребенка не видеть». — «Как так, — говорю, — я же отец». — «Если вы забудете о нашем существовании, я тут же напишу заявление об отказе от алиментов». |