Сороченко с Теребилиным закончили писать и пере­дали свои заявления Гусакову. Присовокупил капитан к этим двум и остальные заявления свидетелей происше­ствия. Пострадавшие, сказав, что все необходимое ими изложено, собрались уходить. Но Гусаков вежливо, не накаляя снова обстановки, слава богу пришедшей нако­нец в норму, попросил двоих заявителей остаться еще ненадолго — в отдел с минуты на минуту должен при­быть сам начальник управления подполковник Затырин, который хотел бы задать пострадавшим несколько воп­росов по существу вопроса.

Видя, что дело затягивается на неизвестное уже вре­мя, Сороченко с Теребиловым распрощались с товари­щами, отправили и своих жен в машину, а сами снова уселись за стол в ожидании приезда «высокого началь­ства».

Думали, что ждать придется долго, но Затырин, вид­но, и сам торопился закончить историю так, как он ре­шил. Его появление было решительным и несколько даже театральным. Высокий, красивый мужчина пятидесяти лет, с седеющими висками, в фуражке с высокой тульей, он вихрем ворвался в помещение, где сидели коммерсан­ты. Гневный взгляд его мельком пробежал по лицам си­дящих бизнесменов, затем он обернулся к двери и крик­нул хорошо поставленным голосом:

—   Дежурный! Почему до сих пор не выполнено мое указание?

В дверях появился задумчивый Гусаков и вопроси­тельно, будто ничего не слышал, уставился на подпол­ковника. А тот строго посмотрел на него и, не объясняя, заявил в пространство:

—   Я был сейчас у сотрудников отдела, пострадавших от неправомерных, незаконных и хулиганских действий этих, с позволения сказать, граждан! Я дал указание не­медленно задержать их! Почему они до сих пор чувству­ют себя здесь вольготно?! Надеть на обоих наручники!

Вот когда наконец пришло к Алексею с Дмитрием первое понимание совершенной ими глупости. Но было уже поздно. Они вскочили, попытались протестовать, но примчавшиеся на крик начальства милиционеры друж­но накинулись на них, повалили на пол, завернули им руки за спины и защелкнули наручники. Хорошо, поду­мали оба, что жены при этом не присутствуют...

—  Все что у них в карманах — на стол! Обыскать!

Казалось, ярости подполковника не было предела.

Однако это была и не ярость вовсе, а, скорее, садистское торжество' человека, опьяневшего от собственной влас­ти. Ему очень хотелось всем казаться ужасно страшным, но он сам же втайне побаивался своих действий. И оба задержанных это почувствовали. И сообразили наконец, что договориться с ним не получится — слишком боль­шую цену он заломит. И значит, придется срочно дей­ствовать иными методами — теми, которые доступны пониманию этого мерзавца.

На счастье или на беду, в комнату, утомившись ожи­дать мужей, заглянули женщины. Увидев своих мужчин лежавшими на грязном полу, они завопили пронзитель­ными голосами и кинулись к ним.

—   Кто пустил сюда этих сук?! — истошно заорал под­полковник. — Дежурный, твою мать! Выкинуть посто­ронних!

К женщинам бросились двое милиционеров и толч­ками попытались выставить их за дверь, но те продолжа­ли кричать и сопротивляться, даже пустив в ход свои су­мочки. Милиционеры, похоже, стали звереть и приме­нять силу. Увидев это, Алексей Сороченко заорал, пере­крывая зычным голосом крики и густую матерщину:

—   Что вы творите, гады?! Женщина беременна!

—   Скорее! — рявкнул подполковник. — Обеих за дверь, а то еще родит здесь, сучка!

—   Вы не смеете! — кричала Лиза Сороченко. — Я де­путат! У меня удостоверение! Он видел! — ткнула она пальцем в дежурного.

—  Видел? — уставился на Гусакова подполковник.