|
О приезде московской бригады, которая, по мнению некоторых горожан, собиралась крепко пошерстить здешнюю власть, ему было уже известно. Его личным отношением к данным слухам никто из городского руководства, естественно, не интересовался. А команду не давать обращающимся к врачам с жалобами гражданам никаких судебно-медицинских заключений относительно умышленных телесных повреждений, явившихся результатом действий милиции, он получил на совещании у мэра, причем в самой недвусмысленной форме. Нарушать строгого указания он не собирался, но и собственной врачебной этикой тоже поступаться не желал. Другими словами, Василий Микаэлович Груни во избежание грядущих неприятностей — а то, что они будут, он ни минуты не сомневался — велел своим врачам из травматологии все обращения фиксировать, но собственные заключения на руки пострадавшим не выдавать категорически, а сдавать лично ему. И все бумаги запирал в сейф. До нужных времен.
Естественно, что и он не афишировал такого своего решения, и коллегам приказал молчать. И поэтому уже сам факт визита в его кабинет «такого» представителя Москвы он оценил в полной мере. Понял и смысл вопроса, едва «бабетта» открыла рот, полный модных, кстати разве что еще в провинции, золотых зубов. — Карта у вас? — с легкой полуулыбочкой спросил он у врача. — Отлично. Оставьте. Вы свободны, Дарья Аполлинарьевна. — Он проводил ее внимательным взглядом, хищно шевельнул ноздрями и спросил: — Так что конкретно вас интересует, Александр Борисович? — Хотелось бы познакомиться с медицинской картой больной, проходящей у вас в больнице курс лечения. И Турецкий тоже одарил доктора Груни открытой улыбкой. Уже через минуту доктор объяснил ему, даже не заглядывая в саму карту, что Светлана Мухина подверглась групповому изнасилованию, на что указывают обнаруженные объективные данные, характеризующие насильственное совершение полового акта. А также у больной зафиксированы различной степени тяжести повреждения на лице, шее, молочных железах, на внутренней поверхности бедер, на руках и голенях, а также в половых органах. Потом они вдвоем пролистали тонкую карту больной Мухиной, где ничего из сказанного доктором зафиксировано не было. И на немой вопрос Турецкого Василий Микаэлович откровенно усмехнулся: — Врач, осмотревший больную в приемном отделении при поступлении, и врачи в реанимации ничего не записали в карту, потому что получили такое указание лично от меня. — И вы не боитесь в этом сознаться? — почти шутливо спросил Турецкий. — А страшней вас, Александр Борисович, только Господь Бог, — парировал Груни. — Но я предвидел, что однажды меня об этом спросят, и потому заранее приготовил свой ответ, вон в том сейфе, — кивнул он себе за спину, где стоял здоровенный сейф, выкрашенный белой краской. — А почему приходится прятать документы? И похоже, я первый, кому вы открываете свою страшную тайну? — Почти угадали. Есть еще два-три человека, которые в курсе дела, — так, на всякий случай. Дарья Аполлинарьевна среди них. Так что вы на нее не очень-то давите. — Он засмеялся. — А у меня хранится здесь, между прочим, помимо медицинских заключений наших врачей, более полусотни актов судебно-медицинских экспертиз — официальных свидетельств откровенных зверств нашей уважаемой милиции. И если кто-нибудь об этом узнает, вы сами понимаете, что наша больница, скорее всего, сгорит в одночасье. Как недавно сгорел «Сокол», не слышали? Поинтересуйтесь, крутое было заведение! Но только мы сгорим уже вместе со всеми больными и медицинским персоналом. — Неужели процесс необратим до такой степени? — тихо спросил Турецкий. |
