– Шестнадцать… скоро мне будет шестнадцать.

Зарайя вздрогнула, ее глаза округлились. Кажется, она была поражена.

– Но ты – не дитя! Ты выглядишь как женщина! Или у вас на небесах годы более долгие, чем наши?

– Нет, примерно такие же. Мы раньше взрослеем. – Соскользнув с постели, Дайана принялась натягивать комбинезон. Потом спросила: – Где мой мужчина? Почему он не пришел сказать, что свет в его глазах стал ярким?

Казалось, Зарайя ее не слышит. Она глядела на девушку со странным выражением и, покачивая головой, сплетала и расплетала пальцы. Голос ее был тих, слова неотчетливы, но Дайане удалось их разобрать:

– Шестнадцать! Ты могла быть дочерью дочери любого из моих потомков… Тебя бы спрятали в Пещерах как драгоценность, которой нет дороже… Ты пережила бы Пору Заката, родила детей и увидела на улицах гнезда молодых мужчин и женщин… увидела бы, как играют малыши… я еще помню их смех и голоса… Помню! – Зарайя стиснула виски ладонями. Потом, уронив руки, промолвила: – Но этого не будет. Ты не наша. Ты и твой мужчина покинете Парао Ульфи, вернетесь в свой мир и умрете под другими небесами. Так быть-есть!

– У каждого своя судьба, – сказала Дайана. – Свою я знаю, а что случится с тобой?

– Если бы я понесла дитя от твоего мужчины, то осталась в Пещерах. Но мы, кажется, слишком разные… птицы кинха не брачуются с птицами кадан… – Зарайя встряхнула гривой темных волос. – Значит, я умру, когда наступят Дни Безумия. Может быть, твой мужчина окажет милость и убьет меня быстро и безболезненно… или это сделает Дерам, мой отец.

Дайане вдруг стало страшно. Не глядя на Зарайю, она быстро покинула комнату и, добравшись до лестницы, поднялась на второй этаж. В лаборатории находился только Аригато Оэ. Она спросила, где Калеб, и дуайен экспедиции сообщил, что Охотник и Десмонд улетели на рассвете в горы, к месту захоронения боргов. Потом, устремив на Дайану суровый взор, принялся выговаривать за ее безрассудство, глупый риск и неподчинение приказу. Слушать она не стала; фыркнула, отвернулась и ушла в свой кабинет.

С высоты Яма напоминала трещину от удара гигантского молота, раздробившего седловину между горными пиками. В середине трещина расширялась, образуя каньон неправильной формы среди отвесных утесов; с запада, от морского берега, к нему подходила дорога, а на востоке стеной вставали скалы с множеством неглубоких пещер. В них гнездились кинха, птицы размером с крупного ворона, серые, с алым или багряным воротником на длинной гибкой шее. Они, похоже, не брезговали падалью, соревнуясь в поедании мертвой плоти с жуками, ящерицами и зубастыми мохнатыми тварями.

Калеб приземлил авиетку на дороге, там, где она обрывалась у самого края каньона. Летательный аппарат был вместительным, с салоном на шестерых пассажиров и грузовым отсеком, где ждали команды два универсальных робота. Охотник вылез наружу, Десмонд последовал за ним. Перед ними простирался котлован шириной в три тысячи шагов; кое-где виднелись свежие трупы или обглоданные хищниками тела, в других местах ровным плотным слоем лежали пожелтевшие черепа и кости. Запах стоял жуткий – воняло гниющей мертвечиной, птичьим пометом и испражнениями четвероногих любителей падали. Трупы под жарким солнцем разлагались быстро, но птицы и звери действовали еще быстрее: каньон был полон хруста костей, визга, рычания и недовольного клекота птиц.

Вдохнув смрадный воздух, Калеб бросил взгляд на ксенобиолога, но тот даже не поморщился. Повинуясь его команде, роботы покинули грузовой отсек, прочно встали на широкие лапы и устремились к центру котлована. Над запястьем Десмонда вспыхнул экран, поползли символы и цифры; вглядевшись в них, он сообщил, что глубина захоронения от тридцати до восьмидесяти метров, и на самом дне лежат скелеты трехтысячелетней давности.