— Как у гостиничного вора тоже, полагаю?

Он и бровью не повел. Только добавил:

— Еще я был телохранителем.

Я достал из кармана ключи от «ягуара» и гаража. Бросил ему.

Лора стояла на коленях, держа обе мои руки в своих. Никогда я не видел в ее глазах столько кротости.

— Уедем, Жак. Далеко. Очень далеко. Иран, Афганистан…

— Точно. А потом можно продолжить. Все дальше и дальше.

— … Может, Южная Америка… Бразилия, Перу…

Я видел, как в красном свете колышется улыбка старой бандерши.

— Возвращайтесь завтра, — сказала Лора. — Приготовьте машину. Мы уедем очень рано.

Руис взглянул на меня.

— Привыкайте подчиняться распоряжениям, которые дает вам госпожа, друг мой, — сказал я ему.

— Sí, señora, sí, señora.

Он вышел. Лора немного отодвинулась, в тревоге ища мой взгляд. Должно быть, я походил, на утопленника, потому что слезы текли по моим щекам. Она прижалась ко мне, распустила свои волосы, чтобы мне досталось от них немного ласки. Мы оба долго так сидели.

Она заснула в моих объятиях. Я никогда не получал более прекрасного подарка, чем ее сон на моей груди, выражавший доверие и полную безопасность.

Мое собственное тело казалось мне тяжелым и гнетущим, и той ночью между нами произошла своего рода борьба, в которой мы пытались избежать друг друга.

Я встал в пять часов, чтобы зайти в контору, закончить эти записки, взять деньги, паспорт и дорожные чеки. Ты найдешь эти страницы, Жан-Пьер, как полагается, в сейфе. Оставляю их тебе, потому что нуждаюсь в дружбе. Они помогут тебе также избавиться от этого образа отца, неизменного победителя — оба уха и хвост, — который подавлял тебя с детства. Никогда я не видел самого себя яснее, чем сейчас, когда уже ничего не вижу.