– Вам нравится мой сын?

Не смотря на то, что Элисон было известно о мотивах, двигавших этой женщиной, такого вопроса она не ожидала, а потому помедлив ответила:

– Да. Да, мне нравится ваш сын.

Это было правдой; Рой ей нравился.

– Хорошо. Потому что, как я уже говорила вам, он очень вас любит.

Элисон помолчала несколько секунд, прежде чем ответить:

– Не понимаю, как это возможно, если мы встречались только пару раз.

– Молодым людям не требуется много времени, чтобы влюбиться. Вам следовало бы это знать.

– Рой всего лишь мальчик.

– Мальчик! – миссис Гордон-Платт повысила голос. – Ему столько же, сколько и вам.

– Не правда. Как я понимаю, ему нет ещё и двадцати, а мне почти двадцать один.

– Это не так уж важно. Он очень чувствительный мальчик и знает, чего хочет, и… и он хочет жениться на вас.

– В самом деле! – произнесла Элисон с каменным выражением лица.

Если на свете и были интриганы, то одна находилась сейчас в этой комнате. Если она не могла заполучить Пола, то была готова на всё, чтобы он не достался никому другому, даже забрав единственного человека, который что-то для него значил.

Элисон не чувствовала ни малейших угрызений совести, принимая игру этой женщины.

– И вы не возражаете, чтобы я стала вашей невесткой?

Фрида Гордон-Платт пожала плечами:

– Нам совсем не обязательно встречаться. Как только дом и земли будут проданы…

Она не сказала, когда миссис Гордон-Платт умрёт.

– Как только дом и земли будут проданы, я не буду стоять на пути Роя… и его жены. Не хочу висеть на его шее, как не хочу, чтобы он висел на моей. У меня впереди вся жизнь.

Она говорила так, как будто была молодой девушкой. Элисон отвернулась от неё и, достав из кармана расчёску, посмотрелась в зеркало над камином.

Она не видела отражения миссис Фриды Гордон-Платт, когда сказала:

– Боюсь, я не могу стать женой Роя, миссис Гордон-Платт, потому что, видите ли, выйду замуж за Пола при ближайшей возможности.

Элисон так и не поняла, схватила ли её миссис Гордон-Платт в ту же секунду или через некоторое время, как она упала в огонь. В то ужасное мгновение всё перемешалось. В последующие годы она вспоминала только собственные крики.

Пол всегда говорил, что опасно вешать зеркало над камином. Он страшно возражал против этого и всегда следил, когда она стояла на поднятой каминной решётке. Воспоминания об этом промелькнули в её голове прежде, чем она почувствовала боль от обжигающего кожу пламени и услышала крики.

Когда её толкнули, или ударили, влажные ноги соскользнули с полированной плиты, и Элисон упала вперёд. Камин был полон пылающих углей, и огонь плясал на них как пара рыжих собак вокруг кочерги и щипцов. Благодаря им Элисон не сразу упала лицом в железную корзину с огнём. В естественном движении она вытянула перед собой руки, ударившиеся о раскалённую решётку, левая скользнула в бок, а вот правая попала прямо по середине. Потом языки пламени перекинулись на халат и поглотили её.

– О, Боже! О, боже!

Теперь её били. Она издала ещё один пронзительный крик, когда почувствовала, что задыхаясь катается по чему-то. Кто-то колотил по ней, что причиняло невыразимую боль. Она снова перекатилась и теперь смогла вдохнуть воздуха для крика. Ей казалось, что она умирает. Это невозможно было вынести, не возможно вынести. О, Боже! О, Боже, позволь умереть. Вскоре всё тело Элисон онемело. Она больше ничего не чувствовала, а потом осознала, что сидит на полу, уткнувшись в плечо Пола, который обнимает её. Вокруг множество ног. В пелене она узнала ноги Нельсона и юбку Нелли, и ноги Фриды Гордон-Платт, направлявшиеся к двери.