Узкие улицы были забиты народом. Кони то и дело вязли в толпе. Останавливались, беспокойно водя ушами.

    Повсюду тянулись к Раймону руки. Алчные руки, жаждущие только одного – прикоснуться. К теплому боку коня, к стремени, к сапогу, продетому в стремя, к одежде графа – безразлично.

    Волны, всплески рук. Шум голосов почти перекрывает колокольный звон. Рыдающие женщины рвутся броситься под копыта раймоновой лошади.

    Раймон лучезарно улыбается. Улыбается всем: рыцарям, ликующим горожанам, плачущим женщинам, солдатам магистрата, разгоняющим толпу угрозами и палками.

    Авиньон обезумел. Можно подумать, здесь одержана блестящая победа. Можно подумать, Раймон Тулузский привез с собой из Рима не бесславное поражение, а самое малое – изуродованный труп Симона де Монфора.

    Авиньон рвется умереть за Раймона Тулузского – нет, за обоих Раймонов, старшего и младшего.

    У Рамонета блестят глаза, он готов заплакать от восторга. Очень хорошо, сын, заплачь. Будь естественным.

    Новый поворот дороги, еще одна улица, впереди просвет, дома расступаются: площадь и собор. Здесь кричат:

    – За отца, за сына, за Тулузу!

    Колокольный гром становится нестерпимым для человечьего уха.

    – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь, – гудит певческий бас где-то глубоко во чреве собора.

    – Отец, сын, Тулуза! – надрывается площадь.

    Многие падают на колени. По щекам текут слезы.

    Господи, если так нас встречают в Авиньоне, то что же будет в Тулузе?..

    Навстречу процессии выходит местный клир во главе с епископом. Круглые позолоченные опахала в руках служек сверкают, как два солнца. Все вокруг залито светом драгоценных камней и металлов.

    Спешившись, оба Раймона подходят к епископу, преклоняют колени. На площади вдруг становится тихо. В последний раз ударив, смолкает колокол. Кажется, будто все оглохли.

    Осенив коленопреклоненного графа крестом, епископ в этой тишине произносит спокойно и внятно:

    – Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

    Второе благословение – графскому сыну, третье – народу.

    Повернувшись, епископ в сопровождении клириков неторопливо и величественно удаляется в собор. Оба графа поднимаются на ноги и следуют за ним.

    И тотчас же на площади вновь поднимается невообразимый шум, все кричат, смеются, проливают слезы, целуются, будто наступила Пасха.

    2. Осиное гнездо под стрехой неба

    1198 год

    Чем дальше к западу от Тулузы, тем уже долины рек – Гаронны, Арьежа, Адура. Поначалу лишь холмы, видные у горизонта, поглядывают на дорогу вдоль речного берега.

    Но чем ближе закат солнца, тем выше горы, тем теснее подступают они. Разведи руки в стороны – и прочертишь пальцами полосы на скалах, и справа, и слева.

    Всё меньше земель, возделанных под пашни, всё больше пастбищ. С каждым шагом на запад обрывы всё круче; всё неприступней крепости – заносчивая мета человека на полпути от бурливых рек к громоздящимся облакам. Там, где садится солнце, нрав у местных сеньоров вздорный, а у вилланов – угрюмый.

    Словно ядовитая оса, знамя Фуа с золотыми и красными полосами. Да и сам Фуа – осиное гнездо под стрехой неба, а главный жужжала в нем – рыжий граф Фуа.