— Нет. Багажник был пустой. Я точно знаю, я заглядывала в него.

— Вот как! А по дороге ты его открывала?

— Кажется, да.

— Где в последний раз?

Я подумала. Я восстановила в памяти весь свой путь. Я мысленно ехала по Седьмому шоссе, потом по Шестому, до Фонтенбло. Я вспомнила, что там открывала багажник, намереваясь положить в него чемодан, который я купила, но потом передумала и положила его на заднее сиденье.

— В Фонтенбло он был пустым.

— Это было давно. А потом где ты останавливалась?

— В Жуаньи, заходила в бистро. Там я и встретила шофера грузовика, который стянул у меня букетик фиалок. Но это было днем, и машина стояла у дверей. Тогда не могли засунуть труп.

— А ты уверена, что до Касси не открывала багажник?

— Я бы вспомнила об этом.

— А где ты останавливалась после Жуаньи?

— На станции обслуживания, неподалеку от Аваллона. Там я оставила машину надолго. Ее даже перегнали на другое место, пока я была у доктора.

Он посмотрел на мою забинтованную руку. По его глазам я видела, что он вспоминает мой рассказ о том, как мне искалечили руку, как незнакомые люди утверждали, будто видели меня накануне на шоссе и будто я ехала в Париж, тогда как я уверяла, что в это время находилась в Париже.

Но он только сказал:

— Знаешь, что-то не очень мне верится во все это.

Я не знала, что еще добавить в свое оправдание. Да мне и не хотелось оправдываться. Филипп заметил, что я дрожу в своем белом платье, и, сняв пиджак, накинул его мне на плечи. Дыша мне прямо в лицо, он спросил шепотом:

— Ты говоришь правду, Дани?

— Клянусь.

— Даже если это ты выстрелила в него, я тебе помогу, понимаешь?

— А разве в него стреляли? Разве он убит выстрелом?

Сама того не желая, я почти прокричала эти слова визгливым, срывающимся голосом. Это прозвучало смешно. Не знаю почему, но у меня на глазах выступили слезы.

— Да, я так полагаю, поскольку оно лежит в багажнике рядом с трупом.

— Что — оно?

— Да ружье же, черт побери! Блестящее, новенькое! В твоем багажнике! Ружье! Скажи, меня-то ты узнаешь по крайней мере?

Сжав руками мою голову, он принялся раскачивать ее из стороны в сторону, словно пытаясь разбудить меня.

— Подожди! Я не видела ружья!

— Интересно, что ты вообще видишь! Ковер ты видела? Мертвеца видела? Ну так с ним еще и ружье!

Филипп отпустил меня, резко повернулся на каблуках и пошел, сунув руки в карманы и подняв плечи. Я видела белое пятно его рубашки. Я встала и нагнала его. Он повел меня через шоссе, сказав, что у него нет больше сигарет, нет ни одного су и что он голоден.

В переполненном бистро, стены которого были украшены неводами и ракушками, я купила пачку сигарет «житан» и спички. Филипп за стойкой выпил кружку пива и съел сандвич. Он молчал, даже не смотрел на меня, я спросила:

— Как ты добрался до Марселя?

— Не твоя забота.

— А где твой чемодан?

— Тоже не волнуйся.

Когда мы выпили, он обнял меня за плечи и притянул к себе. Мы пошли, прижавшись друг к другу, по тротуару, на котором валялись пустые ящики. От них далеко расходился запах водорослей. У Старого порта мы пересекли площадь. Проходя мимо какого-то ресторана, я в зеркальной витрине увидела, как там на мгновение промелькнули наши лица, мое белое платье, его пиджак на моих плечах, короче, мы оба, обнявшиеся, освещенные неоновыми рекламами, в тысяче километров от моей жизни. Да, правда, в тысяче километров, и это показалось мне тогда более нереальным, чем все остальное, чем вся история с трупом.

Когда мы вышли на улицу Канебьер, на нас стали оглядываться прохожие.