Катя снова опаздывала на работу. Чмокнула заспанного Кравченко в щеку: завтракай без меня, все на столе. Он только-только хотел проявить характер, осведомиться грозно: куда ты, жена моя? Что она, твоя работа, сквозь землю, что ли, провалится?! Но Катя уже хлопнула дверью — умчалась, бросив на ходу: «Вадичка, у нас небывалый случай в Октябрьском. Убийство. Просто не знаю, что и думать! Встретимся вечером, все расскажу».

Прошлым вечером она так ничего Кравченко и не рассказала ни о поездке в анатомический театр, ни о Валерии Блохиной. А он, Кравченко, так ничего и не рассказал ей о звонке Виктора Долгушина. Решил: чего зря языком молоть. Пока ведь неясно, что к чему. Вот встретимся на этом «Крейсере Белугине», потолкуем тогда уж.

Порой Кравченко задумывался — отчего это у них с Катей вот так иногда? Вроде жизнь одна, нераздельная, а бывают минуты и даже дни, и делится она, жизнь, распадается на две разные, отдельные половинки — его и ее. Но думал он об этом недолго. Ведь в конце концов все как-то снова налаживалось. Отдельные половинки опять накрепко срастались, и было их просто невозможно разъять.

И на этот раз после двух чашек кофе с молоком, омлета и четырех бутербродов Кравченко решил пока на все это, как говорится, забить. Опять ЧП у нее там какое-то на работе — ну и хрен с ним. Пусть Катя проявит женскую самостоятельность, пусть потешит свое неистребимое любопытство. Ведь он уж давно понял, что к ней, как к женщине, нужен совершенно особый подход. На других она не похожа. Может, поэтому, а точнее именно поэтому, он и выбрал ее из всех.

В десять Кравченко был уже на работе, в офисе своего работодателя Чугунова. Как обычно, в дни, когда босс отдыхал, в офисе царила безмятежная светлая скука. Все вроде при деле, работают, но…

Чугунов по жесткому настоянию супруги не держал в офисе ни молодых секретарш, ни даже молодых уборщиц. Среди сотрудниц преобладал возраст — за сорок пять. Мужья их почти все раньше служили с Чугуновым в Министерстве топлива и энергетики, а затем перешли работать в коммерческие структуры. Служба безопасности, которую возглавлял Кравченко, набиралась, естественно, по другим принципам. Чугунов имел немногочисленный штат телохранителей скорее из соображений престижа, чем по необходимости. И особо работой свою службу охраны не нагружал. Короче, время на то, чтобы слегка подзаработать в отсутствие босса на стороне, у Кравченко было. И упускать подвернувшийся случай он не собирался.

Вскоре в офис прибыл Сергей Мещерский. Приятели покалякали, попили кофейку, и вот уже Ленинградское шоссе влекло их к Речному вокзалу.

Мещерский был само нетерпение и любопытство. Все вспоминал, каким был Виктор Долгушин и его рок-крейсер в начале девяностых, когда толпы фанатов ломились на его концерты в Горбушку. Он поминутно сравнивал Долгушина то с Цоем, то с Бутусовым, то с Шевчуком. И тут же возражал себе — нет, в Долгушине всегда было что-то другое. Цой, Бутусов, Шевчук — поэты. И Алексей Жданович тоже поэт. А у «Крейсера Белугина» и его капитана в русском роке всегда был свой особый курс.

— Какой еще особый курс? — хмыкал Кравченко, крутя руль. — Чего ты, Серега, выдумываешь?

Мещерский улыбался меланхолично — он всегда считал себя знатоком русского рока, хотя часто путался в названиях групп и направлениях.

Они развернулись под мостом и по указателю свернули направо. Проехали тенистую аллею, миновали въезд на территорию грузового порта и опять по указателю повернули к нулевому причалу. День был серенький, самый осенний. Вода потемнела от дождей.