Убитые набежники, заметил он, пока вместе с номадом перерывал лагерь в поисках хорошего седла, были буквально порублены на куски. Хотя стервятники уже потрудились, оставив от большинства тел клочки волос, рваные сухожилия и сломанные кости, было заметно, что головы и конечности рубили тяжелым лезвием. Кости в местах ударов были чисто разрезаны, а не сломаны.

Отец принес лучшее, что смог найти; Скиталец с удивлением увидел, что седло из Семи Городов, с малазанскими армейскими клеймами на кожаных ремнях.

Он почти закончил прилаживать ремни (мерин наконец перестал надувать живот), когда из лагеря киндару раздались крики.

Всадник показался на том самом гребне, где вчера появился сам Скиталец; он так же замер на миг, а потом послал коня к лагерю.

Скиталец вскочил на мерина и натянул удила.

— Смотри на его зверя! — задохнулся мужчина позади него. — Это джаг'атенд! Мы благословлены! Благословлены! — Он стремглав помчался в лагерь.

Скиталец послал коня за ним.

Всадник оказался женщиной. Скиталец сразу же понял, что она из Семи Городов. Женщина выглядела усталой, носила грубые и потертые одежды; но, когда она увидела в лагере его, в глазах заплескалось яростное пламя.

— Есть ли в мире уголок, где не натыкаешься на малазанина? — спросила она.

Скиталец пожал плечами: — И я не ожидал встретить женщину из Угарата на спине джагского жеребца здесь, на равнинах Ламатафа.

Ее ухмылка стала еще злее. — Мне сказали, что где-то здесь бродит демон, направляющийся на север. Убивающий всякого на пути и, без сомнения, наслаждающийся каждым мгновением этого.

— Кажется, так.

— Отлично, — бросила женщина.

— Почему? — спросил Скиталец.

Она скривила губы: — Смогу отдать ему клятого жеребца, вот почему!

Книга вторая

ХОЛОДНОГЛАЗЫЕ ДОБРОДЕТЕЛИ

Глава 7

Я могу понять твои резоны, любимая. Но неужели тебе не хочется пить?

Со всех маленьких ног мальчишка промчался под аркой ворот Двух Волов, выбежав на мощеную дорогу. Если бы он продолжал бежать прямо и прямо, она привела бы его на самый Край Мира, он мог бы стоять и глядеть на лишенный следов океан, такой широкий, что каждую ночь глотает солнце. Увы, он бежал не так далеко. На холмы, что сразу за трущобными пригородами, собирать кизяки — полную корзинку, столько, сколько сможет унести на голове.

Сказано мудрыми и сентиментальными поэтами, что глаза ребенка видят дальше взрослых глаз, и кто посмел бы — после хотя бы мгновенного раздумья — это оспаривать? За гребнем холмов ожидала его перспектива, полная возможностей, каждая из которых показалась бы невероятной скрежещущим зубами старым дуракам, тем, что жаждут возгласить литанию личных ошибок — если бы кому-то захотелось их слушать — но никому не хочется, и разве это не доказательство: весь мир идет к черту! Но мало какой ребенок знает слово «невероятно», а если какой и знает — что же, он отметет его одним движением руки и помчится, пританцовывая, за горизонт. Не подобает трусливо ползти в будущее, нет, ты должен прыгнуть, пролететь по воздуху, горланя песню, и кто ведает — когда твои ноги наконец коснутся прочной земли, в какой неведомой стране?

Мальчик спешил, провожаемый тусклыми глазами прокаженных, неуклюже раскорячившихся перед своими хижинами. Они забыты в логове мух, жужжащих вокруг с особенным озлоблением — вот доказательство, что у равнодушия холодные ноги! Шелудивый полудикий пес крался за ним некоторое время, оценивая с усердием животного голода, не ослабнет ли он, нельзя ли будет его повалить. Но мальчик собрал камни; едва пес подобрался близко, они полетели ему навстречу. Поджав хвост и повизгивая, пес, словно призрак, пропал из вида за кривыми лачугами, в узких запутанных переулках, вдали от главной дороги.