Кедевисс вгляделась, но не смогла различить в сумраке руин никакого движения.

— Слишком поздно для путешествия — мы разобьем лагерь здесь. Приготовь нам хороший ужин, Араната. Ненанда, разжигай костер. Запали целую груду палок — надеюсь, Готос зажмурится. Да, выманите его наружу, чтобы я смог его убить.

— Нельзя его убивать, — заявила Араната, вставая в телеге.

— Ох. И почему же?

— Мне нужно с ним поговорить.

Араната слезла с повозки, оправила платье и пошагала к развалинам. Там как раз показался Скиньтик, поддерживавший Нимандера, чьи руки были в крови. За ними вышла Десра.

— Эта сучка, твоя сестра… жуть наводит… — прорычал Каллор.

Кедевисс не сочла нужным отвечать.

— Она говорит с Готосом — зачем? Что они могут поведать друг дружке?

Кедевисс дернула плечом и отвернулась: — Думаю, готовить сегодня придется мне.

Умирающий Капитан смотрел на великана с расколотым лицом. Они сидели на тканых ковриках, и коврик Капитана уже пропитался кровью — казалось, кровь будет течь вечно, словно тело его было всего лишь сломанным, разорванным клапаном, собирающим кровь из никогда не закрывающихся ран мира. Он понял, что умирает так же, как в прошлый раз. Сейчас его окружает роскошь, тогда — песок, грязь, пыль высохшего русла реки; но какая разница? Совсем никакой.

Лишь умирающий способен улыбнуться истине. Много есть вещей, внезапно понял он, которым лишь умирающий может искренне радоваться. Например, его року — громадному воину, что сидит напротив, скрестив ноги и сгорбившись. Между ними курится маленькая жаровня о трех ножках; на углях покоится пузатый чайник, и аромат пряного вина согревает воздух палаты.

— Тебе нужно будет выломать некоторые перегородки, — сказал капитан. — Пусть рабы сделают новую кровать по размеру и прочую мебель.

— Ты не слушаешь, — ответил великан. — Я теряю терпение, когда меня не слушают.

— Ты мой наследник…

— Нет. Рабство — извращение. Рабство — то, что устраивают другим люди, ненавидящие себя. Они ненавидят себя, чтобы сделаться иными, лучшими. Вот ты. Ты сказал себе, будто имеешь право владеть людьми. Ты сказал себе, что они хуже тебя, и думаешь, будто кандалы — тому доказательство.

— Я любил рабов. Заботился о них.

— В сердце ненависти найдется много места для вины, — отвечал воин.

— Это мой дар…

— Все желают одаривать меня. Я отказываюсь. Ты решил, будто твой дар — особенный. Чудесный. Но ты никто. Твоя империя жалка. Знавал я деревенских псов, которые были тиранами пострашнее тебя.

— Почему ты мучаешь меня словами? Я умираю. Ты убил меня. Но я не проклинаю тебя за это. Нет, я делаю тебя наследником. Передаю королевство. Моя армия признает твою власть. Все здесь — твое.

— А мне не нужно.

— Если не возьмешь ты, возьмет один из офицеров.

— Королевство не сможет жить без рабов. Твоя армия станет всего лишь новой бандой, и вскоре их выследят и поймают. Все, что ты строил, будет повержено.

— Ты мучаешь меня.

— Я говорю правду. Позволь офицерам напасть на меня. Я перебью всех. Разгоню твою армию. Залью травы кровью.

Капитан уставился на чудовище, понимая, что ничего не сможет изменить. Он тонул в куче подушек, каждый вдох давался с трудом. Забросанный мехами и одеялами, он тем не менее замерз. — Ты солгал, — едва прошептал он.

Последние слова. Карса еще немного поглядел в лицо мертвеца. Затем постучал в боковую стенку. Она с треском открылась.

— Всем покинуть повозку, — приказал Карса.