— Это такси? — спросила миссис Хэррод, приблизившись к водителю.

— Урсула, — обратился к ней Питер, — куда вам нужно?

— Я хочу добраться домой.

— И мы туда же! — воскликнул Питер. — У вас есть чем заплатить за проезд?

— У меня есть заначка, — ответила миссис Хэррод, доставая из кармана пальто мятый конверт. Питер отсчитал три пятидесятифунтовых купюры.

— Без сдачи! — заявил он, засовывая конверт в карман пиджака. — Запрыгивайте!

— Мы не можем ее взять, — прошептал Данбар. — Она же сумасшедшая!

— Генри, Генри, — укоризненно покачал головой Питер, — мы находимся в той части света, что знаменита своими «маленькими, безымянными, всеми позабытыми деяниями доброты и любви». Во всяком случае, коли вы собрались плыть на корабле дураков, нехватка пассажиров вам не грозит!

— Но у нас явно нехватка мест! — возразил Данбар, неохотно сдвигаясь поближе к водителю.

— А! — воскликнул Питер. — Вот и указатель!

И он кивнул на дорожный указатель, где было написано: «Пламдейл (только для верховой езды)».

— Учитывая проходимость нашего малыша, — сказал Питер, — мы совладаем с этой тропой для верховой езды, а наши тюремщики не смогут догнать нас, пустившись в погоню на неповоротливом конвое из обычных машин.

Когда квадроцикл снова с ревом понесся по лесной тропе, восторг Данбара внезапно и безвозвратно испарился. Он понял, что нет смысла надеяться на Питера, для которого их бегство всего лишь пьяная эскапада, и уж тем более нечего надеяться на полоумную миссис Хэррод. Ему надо бежать в одиночку. Голые деревья с беспорядочно торчащими в разные стороны черными ветками представились ему схемой центральной нервной системы, охваченной неведомой болезнью — анатомическим эскизом людских страданий на фоне зимнего неба.

4

Флоренс засмотрелась на искрящиеся струи фонтана на пруду Центрального парка, и вместо того, чтобы восхититься их неукротимой энергией, она была заворожена силой притяжения, заставляющей потоки воды после краткого взлета тяжело падать вниз — так суровый отец пресекает вспышку радости ребенка строгим замечанием. Она раздвинула двери террасы и переступила порог гостиной. Она вышла на свежий воздух, чтобы спастись от жары, а теперь вернулась, спасаясь от холода. Скоро ей опять станет жарко. Ничего не помогало. Ничего не могло избавить ее от беспокойства. Не находя себе места после телефонного разговора с Эбигейл, она приехала в Нью-Йорк, чтобы напрямую спросить у сестер, где они спрятали отца. Но как только она приехала, обе сразу куда-то испарились, не перезванивали ей и не отвечали на ее электронные письма. Только Марк, презираемый и отвергнутый муж Эбигейл, остался в городе. Вчера она ему позвонила, но он понятия не имел, ни где Данбар, ни даже куда уехала Эбигейл.

— Они мне сообщили только, что Генри помещен в клинику где-то в Швейцарии, — сказала ему Флоренс.

— Ну, по крайней мере, можешь эту страну вычеркнуть, — заметил Марк и хрюкнул, желая издать нечто похожее на горький смешок. — Даже когда в этом нет необходимости, Эбби врет с особым вдохновением. Ты же знаешь: с ее точки зрения, говорить правду — значит проявлять слабость. А правда, грубо говоря, в том, что Генри либо в Швейцарии, либо нет, — но ложь потенциально бесконечна, поэтому она избавляет от того, чего эти девчонки боятся как огня: унылого однообразия.

— Наверное, ты прав.

— Не забывай, Фло, — воскликнул Марк, — как в детстве она ослабила постромки на твоей лошадке-качалке в надежде, что, когда ты сильно раскачаешься, ремешки лопнут, ты свалишься и свернешь себе шею.