— Почему вы снаружи? — спросил я.

Юное лицо Василлы светилось безмятежностью.

— Мы ждем инквизитора, — ответила она. — Ваши братья уже внутри.

Я повернулся и выглянул в пустой боковой коридор, ощутив приближение еще двух разумов. Дарфорд и Кловон вышли из-за угла вместе. Первый, как всегда, был одет в безупречно чистую форму, второй — в одежде свободного покроя. От Дарфорда пахло чистой кожей и искусственным ароматом лосьона. От Кловона же несло ложью и начищенными ножами.

— Ты который? — спросил у меня Дарфорд. — Хотя нет, не отвечай. В этот раз я угадаю.

Эта игра наскучила мне уже довольно давно. Я чуть наклонился, чтобы показать ему имя, выгравированное полированным золотом на правом наплечнике.

— Ах да, конечно, — сказал он. — Привет, Гиперион.

Кловон не поздоровался со мной. Он остановился рядом с группой, отвернув от меня истерзанное лицо. В отличие от Сотиса, чье перекроенное лицо было наследием славной битвы, специально нанесенные шрамы Кловона представляли собой символические метки ритуального осквернения. Находиться в присутствии того, кто когда-то был еретиком… Я ощущал дурной привкус во рту всякий раз, когда просто смотрел на него.

Дарфорд провел пальцами по коротко подстриженной бородке.

— Ненавижу абордажи, знаете ли. Я упоминал об этом?

— Раз или два, — мягко заметил Кловон.

— Тысячу раз, — с напускной серьезностью вставила Кхатан.

— Снайперу негде развернуться, — продолжил солдат. — Вот о чем я. Если Анника не начнет с большей тщательностью подбирать задания, я могу просто вернуться на Мордию и принять повышение, которое мне предлагают. Сейчас я был бы уже полковником, знаете ли. Полковник Фредерик Дарфорд из Железной Гвардии. А что, отлично звучит.

Кхатан сплюнула на палубу.

— Постоянно одно и то же нытье. Хватит. Оставь мои уши в покое хотя бы на недельку.

Улыбка снайпера была презабавно отрепетированной. Как-то при случае покопавшись в его разуме, я узнал, что он постоянно отрабатывает ее перед зеркалом, ища ту улыбку, с которой он выглядел бы привлекательнее всего. Ему нравилось считать ее своим оружием.

— Ты хоть слушаешь, моя любимая грязнуля? Ты вообще хоть что-то слышишь из-за грязи в ушах?

— А может, я читаю по губам, наи-мори, — Кхатан ухмыльнулась, использовав аттилийское оскорбление для воина, который шел в бой пешим, вместо того чтобы ехать на лошади. Я читал, что подобное оскорбление служило поводом для дуэли чести. Как и все страшные ругательства различных культур, оно казалось довольно любопытным: его можно было сравнить с тем, которым обзывали человека, неспособного охотиться для себя и для племени, либо слишком слабого, чтобы сражаться в клановых войнах.

Я молча слушал их перебранку, не зная, что сказать. Любое мое слово только еще больше подогрело бы их спор, поэтому я решил не вмешиваться. Мне редко представлялся шанс понаблюдать за взаимоотношениями людей.

Кловон следил за мной. Он не мог скрыть своих мыслей. Показное равнодушие было хрупким, словно застывающая лава, которая создает покрывшуюся трещинами корку над жидкой магмой. Он боялся меня и был из тех людей, которые ненавидят то, чего боятся. Подобные эмоции скрыть непросто.

Своевременное прибытие Анники прервало дальнейшие пререкания. Ее черные волосы были заплетены в две длинные косы, лежащие на плечах, что, как я подозреваю, по фенрисийской традиции должно было означать женственность или царственность. Возможно, и то и другое. Но для меня они не значили ничего.

— Гиперион, — поздоровалась она.

— Моя госпожа.

— Ты ждал меня?

Мне не хотелось признаваться, что меня захватило то, как люди общаются друг с другом в обычной обстановке.